Сапожник вбил еще один гвоздь. Теперь уже всем стало ясно, что он чужак, никому неведомый и незваный. А в ту пору никто не мог пойти, куда захочет, или поселиться в другой деревне, например в нашей, не предъявив при этом удостоверения личности. Это было бы неслыханной дерзостью. Каждый обязан был иметь опознавательный знак и немедленно назвать своих родственников или хоть какое-то имя.
Священник был вне себя. Как посмел этот оборванец, этот наглец разбить палатку в самом центре его участка? Он, преподобный Канья, всем известный в селении молодой священник, сумеет призвать к порядку незваного гостя.
— Злой дух! — сказал он и удалился.
— Ковбой не стал бы с ним церемониться, — сказал «академик» и зашагал к сторожевой башне вслед за своим старшим братом.
Я стоял в полном удивлении. Сапожник заговорщически мне подмигнул и ткнул молотком вслед удалявшимся ногам братьев. Тропинка была здорово разбита, и те прыгали с кочки на кочку в своих начищенных башмаках. Я чуть удержался от смеха. Джимми улегся подле сапожника, будто его старый друг. Я глядел на них обоих в ласковых лучах солнца. Что-то в нем есть, в этом незнакомце, думал я, а священник и ковбой этого не понимают, для них он нарушитель границ, и только. Он опять на меня взглянул и что-то промычал. И тут я понял, что он немой.
Охранник явился незамедлительно — с полицейской дубинкой в руке, в отутюженных шортах, которые топорщились тугими складками. Он то и дело поглаживал одну-единственную нашивку на своем левом рукаве, так что сразу всем стало ясно, что она ему только что пожалована. На сапожника он смотрел зверем.
— Встать! — гаркнул он для начала. — Где твое удостоверение личности?
Сапожник вбил еще гвоздь.
— Эй ты! Не слышишь, что ли? — сказал преподобный Канья.
Еще один гвоздь. В ответ раздавался только мерный стук молотка. Где-то вдалеке прокукарекал запоздалый петух, и жители деревни растворили окошки своих домишек, приветствуя новый день. А здесь раздраженно шаркали три пары ног.
— Что-то здесь нечисто! — Это изрекает святой отец.
«Академик» в мгновение ока прочитывает еще одну страницу и с громким стуком захлопывает книгу.
В конце концов охранник заявляет:
— Пойду-ка я за вождем.
Дело осложняется.
— А что такое? — недоумевает святой отец, который надеялся, что охранник сам справится с нарушителем.
Сторожевой пост у нас был на самой окраине, за деревней. Строили его общими усилиями наших отцов и матерей, в принудительном порядке. Вокруг глубокий ров, а в нем колючая проволока и острые деревянные колья, чтобы проткнуть каждого мау-мау, который задумает сыграть злую шутку. А за рвом, на страх врагам, — разбитые бутылки, гвозди, кости, башмаки, ножи, велосипедные рамы, рулевые колеса, консервные банки. Здесь жил вождь и восемьдесят охранников — его развеселая свита. Сюда они таскали чужих жен и чужих кур. Ясно, поскольку им надлежало защищать нас, им надо было хорошо защититься самим. Только мау-мау почему-то считали, что не успеет стемнеть, как охранники и сами становятся курами и ничуть не уступают местной полиции, которая взяла за привычку удирать сломя голову, как только на нее нападут, предоставляя грязную работу солдатам Королевского африканского полка.
В одну из веселых ночей «террористы» забросали заградительный ров банками с горючим. Неприступный ров запылал, и конец бы тут и всей нашей охране, если бы на выручку не прибыли королевские солдаты. Двадцать охранников погибло, но вождь уцелел и впервые в жизни поднялся в воздух на правительственном вертолете.
Сопровождаемый преподобным Канья, он сбросил аккуратные красные листовочки и через рупор пообещал нам ввести расправу без суда, а молодой священник сказал: «Помолимся о душах погибших!»
Это было средь бела дня, и мы немножко успокоились, увидев, что вертолет полетел дальше обещать то же самое другим деревням, где, может быть, укрывались мятежники. Но не успел глас небесный затихнуть вдали, как снова вернулся и стал вдалбливать нам то, что мы частенько слышали из наземных источников. Мы стояли, обратив взоры к небесам, словно в молитве. Да мы и вправду молились, поскольку знали, что положение о наказании без суда уже представлялось на рассмотрение Ее Величества и было вполне реальной угрозой. Нам показалось, что, когда священник говорит: «Помолимся, братья мои», в это самое время наш вождь обозревает сверху окрестности, чтобы определить, у кого сколько скота. Во всяком случае, мой циник отец был абсолютно убежден, что так оно и было, потому что спустя неделю у нас пропало пятьдесят коров.