Современная словацкая повесть

Начальник молчанского гарнизона, обер-лейтенант Вальтер Шримм, отступал с офицерами, унтер-офицерами и солдатами. Он был уже за Молчанами, на Монаховой Пустоши, в дорожной выемке, которая пролегла через молчанские земли мимо сосновых боров и буковых лесов в Ракитовцы. Высокие склоны дороги были укреплены дерниной и засажены терновником, шиповником и боярышником. По дороге быстро шагали четверо немецких солдат, за ними — инженер Митух, за Митухом — обер-лейтенант Шримм. Позади Шримма еще двое солдат, потом молчанские мужики и подростки, среди них и Колкар, и замыкали процессию пятьдесят солдат, с ними два лейтенанта и унтер-офицеры. Такое построение получилось само собой — так выходили со школьного двора. Шримм уже отрешился от тревог и жалости и беспокоился только о собственной судьбе: удастся ли продолжить бегство от войны и поможет ли оружие добраться до вожделенного мира целым и невредимым? Об организованном отступлении не могло быть и речи, оставалось только бежать. Ему не было жалко ни тощих, облезлых кляч штирийских, ни повозок на высоких колесах с тонким ободом, ни снаряжения, ни двадцати голов ревущего скота на школьном дворе. Никакого сострадания не чувствовал он и к своим солдатам, которые в одиночку и по своему усмотрению оборонялись или сдавались в плен. Всего этого он уже навидался… Шримм шагал позади Митуха, полностью оправившись от смятения, владевшего им в Молчанах, и зная, как поступит дальше. Немного погодя прикажет перестроиться и расставит Митуха с остальными заложниками в ином порядке, а когда отпадет необходимость прикрывать ими подразделение от русских и партизан, прикажет их расстрелять. Хотя и нельзя поручиться за свою жизнь, убивая других, он все же сделает это, потому что иногда убить бывает так же просто, как разлить вино по бокалам. Давно следовало расправиться с населением Молчан. Штаб отступил — может, и Гизела ушла с ним… А может, ждет его. Возможно, с ней ничего не случилось… Он спешил, временами бежал, и спина у него взмокла от пота.

До дороги в глубокой выемке, по которой они шли, из Молчан волнами докатывалась канонада, одиночные выстрелы и взрывы.

— Давай! Давай! — кричали шестеро советских бойцов на телеге. — Гони, хозяин, погоняй!

Митух гнал лошадей по дороге в Ракитовцы, доносившиеся из Молчан стрельба и взрывы уже не пугали его, он знай себе правил и смотрел вперед, за головы тяжело дышавших, запаренных и взмыленных коней.

— Давай, давай, гони, погоняй!

Немецкому унтер-офицеру Войковицу (это он тогда плюнул на меньшую Бетину дочку, Амальку) удалось уйти из Молчан, прячась за домами, и теперь без шапки, с винтовкой в руке и с забрызганным грязью лицом он пересек дорогу в глубокой выемке, выбежал на Петрову Залежь, упал на влажную землю, полежал, отдышался, потом повернул голову и увидел окоп. Он пополз к окопу, в котором, съежившись в жидкой грязи, прятались Бета и четверо ее детей.

Все ближе гудели самолеты.

— Ой! — тихо ойкнула Бета, когда унтер-офицер Войковиц свесил ноги в окоп. Она ухватилась за мокрые, осыпающиеся глиняные стенки окопа. — Господи, мои дети!

— Ruhe! — Войковиц забился в угол окопа. — Ruhe![28]

Безумными глазами смотрел он на Бету, которая стояла в шаге от него, загородив собой детей, и скалил бело-желтые вставные зубы, длинные, острые и мокрые, изо рта у него вырывалось смрадное дыхание и при каждом выдохе — струйка слюны.

Бета Митухова уперлась руками в стенки окопа, вцепившись ногтями в сырую, осыпающуюся глину.

Над Молчанами и над Петровой Залежью совсем низко пролетели два самолета.

В деревне гремели выстрелы.

Самолеты снова зашли на Петрову Залежь.

— Sie kommen![29] — Войковиц упал на дно окопа, подлез под ноги Беты и детей, чтобы они заслонили его: он был уверен, что самолеты охотятся за каждым немецким солдатом. Над ним послышалось «гут, гут».

Самолеты кружили над Петровой Залежью, над окопом, оглушительный рев моторов волнами захлестывал окоп, потом самолеты набрали высоту, накренились и пошли на снижение.