Современная словацкая повесть

Не знаю, все ли встречи через годы бывают такими, но что касается школьных вечеров встреч, то с уверенностью скажу: это все равно что вызывать духов. Присутствующие сбрасывают покровы благообразности и остаются в чем мать родила, словно сроду не прикрывались пристойностью. Я уже третий раз на такой встрече, третий раз я буду выхваляться наперебой с остальными и настороженно вынюхивать — не обломится ли и мне чего-нибудь от бывшего одноклассника, занимающего теперь высокий пост, набивать брюхо и смеяться сильно приукрашенным историям из школьной жизни, освежать в памяти антипатии к соученицам или их симпатии. Ах, пропади все пропадом, я позволил себя уговорить!

В чем-то возраст, в чем-то привычка притупили реакцию.

С самого начала встречи ко мне прилепился двоюродный брат Демо Плантатора, Питё из нашего класса, которого я ненавидел. Большего выжиги наша планета, думаю, не носила еще на своей бренной поверхности. Он закончил технологический техникум, последний раз я видел его в городе с дрелью для панелей. Чистая прибыль за три часа по вечерам после работы — пятьсот крон. Он клялся, что сверла и штыри покупает в магазине. Ха-ха! А дрель купил в комиссионке, и на все есть чеки. Питё дрейфит, за левые приработки платил штрафы, а за недостачу уже отсидел срок. Зато разъезжает на двух машинах, и каждая — по сто тысяч, но жмот отъявленный, все норовит взять в долг без отдачи, школьная еще привычка. Помногу не брал, предпочитал набирать по мелочи, но у многих. Делал бизнес на сплетнях. «Знаешь, что о тебе говорит такой-то? Угости газировкой или дай двадцать пять геллеров — скажу!» Он сидел на первой парте и подглядывал записи в классном журнале. Пометки, которые учителя делали для себя, в зависимости от их ценности, Питё продавал, главным образом накануне педсоветов. Каким был в те годы, таким он и остался.

— Я знаю, что будет на ужин, — заговорил Питё, — тебе не придется даже платить за мой стопарик, так скажу.

— Я не голоден и не любопытен, — отбивался я от сукина сына.

— Представляешь, отдали мы по сотне, а есть, прямо скажем, нечего.

— Будут пирожные! Содовая вода! Чаевые уже оплачены, — обрушил я на Питё свою информацию.

— Пирожные? Я же диабетик! А при чем здесь чаевые? Надо платить услугой за услугу. Из принципа!

— Пирожное продашь или сменяешь на что-нибудь. Жена у тебя не диабетичка?

— Ты что?! — ужаснулся Питё.

— Тогда отнесешь ей домой. — И я отвернулся от него.

Питё ничего собой не представлял, и все его переживания я знал наперед — он из тех, кто пойдет пешком, лишь бы не платить крону за трамвай, а за десятку удавится.

— Ну и влипли мы, — простонал он мне в спину и все брюзжал себе под нос, наконец я не выдержал:

— А почему ты сам не взялся за организацию встречи?

— У меня время, что ль, на это есть? Мне скучать некогда, не то что некоторым.

— Даже на море?

— Где?

— Ты же бывал на Эгейском море. В Греции.

— Бывал. На море ужасно.

— Скука за кошмарные башли.

— И не напоминай, у меня до сих пор от него болит голова хуже, чем от сотни солнечных ударов!

— Жена твоя последний раз рассказывала, что вы ежегодно ездите к морю, — добивал я его, топтал, как половую тряпку.

— Ой, лучше не говори! Они с дочерью доведут меня до дурдома!

— Твоя говорила еще, что вы всегда стараетесь быть на уровне, не хуже других благородных семей.

— Тоже мне благородные — с голой задницей под дубленкой, — простонал Питё. — Если б не я, ничего б у них не было! Не вылезали бы из кафе, а духи и в суп прыскали бы. Ах, да что говорить, друг!

Он только что не уронил мне голову на плечо.

— Сколько у тебя? Я имею в виду — на книжках, — спросил я.

Питё огляделся раз, и два, и три, потом поднял на меня жадный кошачий взгляд. Не доверяя мне, все же хотелось похвалиться, а чем еще, как не деньгами?

— Одна целая и четверть, ну, и мелочь…

— Один двести пятьдесят? У меня два. И недвижимость.

— Ну! Этого я и не считаю! Одна вилла стоит ноль восемь — ноль девять. Дача от жениных предков, машины — это предметы повседневной необходимости. Да, — оживился он, — у тебя нет покупателя на моторку? Ты-то не купишь, тебе нечего и предлагать.

— Нет, нету. На Ораве их запретили, да? — небрежно бросил я, не скрывая своего злорадства.

— А у тебя, значит, два миллиона? — простонал Питё.

— Тише ты. — Я испугался, что он не удержится и растреплет. У меня было меньше, чем у него, куда меньше, чем я сказал, но это уже другой разговор. Мне было приятно, что он клюнул на явную туфту. В заключение я решительно заявил: — Но в долг дать не могу. Ни геллера!

Наша процессия двинулась. На третьем этаже перед учительской нас встречал директор, видимо, его заместитель и один из наших учителей. Он трясся от старости, хотя волосы у него были черные и во рту — немало собственных зубов.

Говорили речи, женщины по традиции пускали слезу. Мы втиснулись за парты, Питё рядом со мной.

— Ты слыхал, что Просо выиграл тридцать тысяч в спортлотерее?

— А? Говори громче.

— Тсс! — шикнул на нас с передней парты любитель порядка. Несколько голов обернулось к нам.