Современная словацкая повесть

К ее улыбке, которая была, видимо, ничем не нарушаемым свидетельством блаженства, теперь примешивались благодарность и восторг, хотя, возможно, на дне ее уже таился зародыш язвительного замечания. И сразу, так сильно, как никогда прежде со мной не бывало, я ощутил ее свежее, молодое и совершенное существо, внешняя его гармоничность — красивое личико, пропорциональное, без грубых погрешностей сформованное тело, жесты и походка, мимика и речь — не уступала ее интимным прелестям, и снова в меня влилась мужская сила.

На этот раз ее ладони стиснули мои скулы, словно хотели стянуть маску и увидеть истинное мое лицо. Между бровей и около губ у нее обозначились морщинки. Она тотчас заметила мой испуг или нерешительность и замотала головой. Словно опасаясь, что я не пойму, она сказала:

— Да, да, Иван, да, и еще.

Я не то чтобы стесняюсь писать дальше, но я не скульптор и не художник, которым дано открыто говорить о красоте тела. Ну, и хвастать не хочется. Но могу признаться, что великолепие и бесконечная нежность, которыми была выстлана вся наша маленькая вселенная, растрогали не только Яну. В третий раз кульминация наступила почти сразу, без перерыва, она была стремительной и настолько пронизана плотскими ощущениями, что цвет нашей кожи изменился, она покрылась гнедой шерстью, мы слышали собственное ржание и внимали напряжению и дрожи мускулов под влажной и теплой кожей.

Наше слияние ослабевало, мы лежали, обнявшись, на боку.

— Знаешь, а в некоторых негритянских племенах в такой позе любят друг друга!

— На боку? — Я провел ладонью по ее щеке.

Она кивнула.

— Чтобы одинаково уставать? — полюбопытствовал я.

— Это племена, не знавшие ни жестокого патриархата, ни матриархата; они очень демократичны. И, получив удовлетворение, они кладут обе руки на плечи друг друга.

Я улыбнулся и положил ладони ей на плечи.

Кончиками пальцев она гладила мой торс, словно формовала и искала недостатки на поверхности, которые необходимо заровнять мягкими движениями. Погладив ее по волосам, я чувствовал, как соски ее напрягаются одновременно с моими бедрами. И снова прилив нежности. Чувства были не в состоянии воспринимать иной информации, и только когда и Яна перестала меня ласкать, очнулся и мой слух и прогнал опасения, внушенные чьими-то шагами.

— Сосед поливает улицу, будет подметать.

Бесконечно медленными и легкими движениями она обнажала меня. Ее губы и язык, видимо, не были созданы ни для чего иного. Мне пришла на ум первая заповедь целомудрия: страх перед неизвестностью и главное — страх перед болью.

По глубине и учащенности ее дыхания я понял, что венец наслаждения у нас наступит одновременно.

И я спросил:

— Значит, они положат друг другу руки на плечи…

Первый пот застал нас как зайцев по пути на голую вершину, с которой можно все в том же полумраке еще раз увидеть заход солнца.

— Я высосала бы из тебя всю силу, если б не боялась, что ты умрешь! — капризно протянула Яна, чертя пальцем на моей груди неведомые вензеля.

— Боишься, как бы тебя за это не посадили?

— Вот именно, «как бы», — засмеялась она и, резко поднявшись, села. — Поздно уже.

26

Почти месяц спустя.

Ужасно смешная ссора.

Из-за ревности.

— Даже несмотря на то, что я намного моложе тебя?..

— Хочешь знать мое мнение? Нет?

— Я думаю, оно будет похоже на картину.

— На что? — Мне показалось, что она болтает, лишь бы болтать.

— Представь себе, ты ходишь по выставке, постоишь там, тут, перед одной, другой картиной. Тебе не важно, сколько времени потратил на нее художник, хотя вообще это важно, — гораздо интереснее, чем она тебя поразила: может быть, только размерами, или цветом, красками, первым впечатлением… Получишь две-три информации, ну десять. А в картине их тысячи.

— О чем ты мелешь?

— В самом деле? Ты хотел меня иметь — пожалуйста. Милуешься со мной до изнеможения. Хочешь, чтоб я сгорела, как электропробки от непомерной нагрузки. Хочешь измотать меня или ревнуешь. Но не желаешь слышать о ревности!

— Я люблю тебя, ну! — И я широко развел руками, но это могло означать и: поди сюда.

— Продолжай, давай дальше!

— Что — дальше?!

— Присмотрись! Возьми лупу, если плохо видишь, старичье! Потрудись быть искренним. Ну, что же? — без всякой там паузы.

— Ты хочешь поссориться и уйти? Не делай этого!

Как же мне стало тошно!

— Мне тошно! — заявила она и, одевшись, сразу же ушла.

Что же хотелось ей услышать? У меня не было настроения доискиваться причин дурацкой ссоры из-за ерунды. Из-за ерунды ли!

Сижу на стуле и напряженно таращу глаза. Мысль дремотна, и я искренне удивлен, что меня не трясет, то бишь не сотрясает, не колотит оскорбленная страсть. Вам известны эти мгновенья, когда вдруг прозреешь, в голове прояснится и ты ведешь искрометные мудрые диалоги, находя яркие слова, формулировки и аргументы, в конце концов подыгрываешь противнику и вкладываешь в его уста изощренные контраргументы, изображаешь из себя блестящего полемиста и недешевой ценой выигрываешь поединок, оставаясь, увы, печальным победителем — аплодировать некому и даже нет уверенности, что это происходит на самом деле.