Взгляд мой померк и не находит, на чем остановиться, а душа визжит. Пойду куда глаза глядят — и ноги несут меня в славную пивную. Но приходится тут же выкатиться оттуда, потому что кельнер, мой сосед, начинает упрекать меня в том, что я опустился до пивных, он-то, мол, знает меня как завсегдатая приличных заведений и лучшего общества, всегда щадившего мой кошелек.
Когда счастье изменяет человеку, то уж напрочь и ни понюшки не оставит. Ради меня правило это не станет ломать копья: навстречу шел Мишо.
Мишо с самым что ни есть дружеским расположением предложил промочить горло, я же, естественно, предложение отверг. Мы стояли на тротуаре и препирались.
— Ну, и как живешь, банкрот по собственному желанию? — смеялся Мишо, а у меня мороз по коже подирал.
— Сегодня я слыхал кое-что поинтереснее, — отважился я на разведку боем. — Утром женщина просыпается, и у нее ничего не болит, значит, надо пощупать себя — не умерла ли?
— Кто же выдал тебе этот секрет? — загоготал Мишо.
— Твоя дочь Яна.
— Иди ты!
— Вот и «иди ты»!
— Кажись, она уже в порядке. Влюбилась, видно, — снисходительно улыбнулся Мишо.
Вроде он ни о чем не знает. Уф!
— Так вдруг?
— А ты чего обрадовался?
— Правда влюбилась?
— Снова — внимание к зеркалу, то смех, то слезы, настроение — как апрельская погода! Апрель бывает весной — не так ли? Кстати, часто расспрашивает о тебе, — подмигнул Мишо и словно встряхнул дерево моей самоуверенности — я чуть не свалился с него.
— И что же ее интересовало? — спросил я как бы из вежливости и протянул Мишо жевательную резинку.
Мишо изумленно вытаращил глаза, но жвачку взял.
— Почем я знаю? Я сказал ей: «Банкрот по собственному желанию», — неторопливо сообщил Мишо.
— С ней все спокойно, никаких проблем?..
— Уж какого-нибудь танцора диско подцепила. Пойдем, что ли, пропустим по маленькой? — Мишо ставил ультиматум, явно желая поставить точку на теме Яниного самоубийства.
Ничего больше не надеясь узнать, я хлопнул Мишо по руке и, будто слепой, отошел от него. Иду, иду, и у меня начинает проясняться в голове, как на рассвете: я знаю, чем поразить Яну!
В почтовом ящике меня поджидала открытка, приглашение на онкологическую комиссию. Я скомкал ее и тут же бросил в мусорную корзину.
Бог в помощь тем, кто просит ее!
Утро давно утреет, а я все сплю, будто муха в сыворотке.
Убрать постель — минута, мини-гигиена заодно с одеванием, рогалик и кусок салями — в карман; не пробило и восьми, когда мне зажало правую пятку дверьми трамвая.
Бюро объявлений уже открылось, Мирослава причесана. Я весело подмигиваю, Мирослава — ноль внимания. Протягиваю ей две пятисотенных — она лишь вертит золотой головкой.
— Что происходит, спрашиваю я с болью в сердце! — произношу я, соображая, не ударилась ли она в гениальность и теперь пытается шутить.
— Придется добавить, — выкладывает она, а поскольку ей неловко, она для вида начинает перебирать листочки с объявлениями — кандидатов на выгодный обмен.
— Ты разоришь меня, дочь моя, — заканючил я.
— Я тебе не дочка! Дед!
— Обещаю больше так не называть тебя, доченька, но согласись, надо же подходить разумно!
— Я не торгуюсь, — заявила она, и списки отправились обратно в ящик стола.
— Представляешь ли ты себе, что такое тысяча крон?! — восклицаю я, признавая свое поражение, и жалко добавляю: — Подкину сотню, но ты ведешь нечистую игру.
— Их тут шесть, — она похлопала ладонью по столу над ящиком, в котором исчезли списки, — каждый вариант даст тебе тысяч десять, не меньше, а то и больше.
— Какая фантазия, — вставляю я колючку в ее речь, чуточку скрашивая свою капитуляцию.
— У меня есть знакомый — не пожалеет и полутора, — бьет наотмашь прекрасная мерзавка. — И он не обдирает несчастных клиентов, как ты!
— О, о, да ты никак еще и в мораль ударилась!
— С Трухликовых ты содрал семнадцать!
— А ты спроси, во что стала мне документация! Обмен квартиры за три дня, получи ордер и распишись!
— Уверена, что бюрократов расплодили проходимцы вроде тебя. — Она снова достала список с адресами желающих сменять большую квартиру на меньшую. — Но за это ты устроишь одну четырехкомнатную моей школьной подруге, причем по себестоимости. Давай сюда полторы! — она шевельнула пальцами, словно потянула из моего внутреннего кармана веревочку с кошельком.
— Ах, жестокая процентщица! Так серьезные дела не делаются. — Я извивался, как змея под лошадиным копытом.
— Без лишней трепотни, а то скоро попрут клиенты. — Она схватила три купюры и швырнула мне списки.
— По-твоему, я лопух, — не сдавался я, — не понимаю, что ты продаешь объявления не мне одному!
— Ах ты, мой голубчик! — Она расплылась в улыбке — дескать, а поцелуй меня в …
— В субботу я проверю объявления в бюллетене и перепишу те, что ты продала на сторону.
— Тебе повторить, что я уже сказала? Не ты один шевельнул мозгами и тряхнул мошной!
— Мирка! Я куплю тебе розу, — предложил я мирное решение вопроса.
— Ты выражаешься очень точно. Да, розу! Не меньше трех и дорогих!