Современное искусство

— А ты кому-нибудь об этом рассказывала, как на духу? Почему бы тебе не рассказать мне подробно, как это было, глядишь, и сама все лучше поймешь.

— Бог ты мой! Чего тут понимать? — кобенится она. — Темнотища была — выколи глаз. Он был пьян, хохотал без остановки точно помешанный, ну и съехал с дороги. И ничего он не сказал, никаких прощальных слов миру не адресовал. Меня уже миллион раз об этом спрашивали. Ничего больше добавить не могу. И никаких тайн тут нет.

— Не может не быть. Об этой катастрофе ходят легенды.

Она переваливается на спину.

— Только потому, что он умер. Хотят эту катастрофу романтизировать, сочиняют, будто она чем-то отличается от других катастроф на других сельских дорогах. А то утверждают, что она — символ всей его жизни. Ничего подобного. Кто сидел за рулем — вот в чем ее единственное отличие. Понятно?

Ее неожиданная речистость хоть и впечатляет его, но никак не убеждает.

— Конечно же, его гибель символична. Буйный конец буйной жизни. В высшей степени американская смерть — разбиться на проселке на хот-роде[74].

— Не было у него никакого хот-рода. И не проселок это был, а шоссе.

— В принципе это дела не меняет.

— Тогда так и напиши, как сказал, чем плохо? А все жуткие подробности побоку.

— А ты расскажи мне все своими словами, ладно? Что же там случилось?

— Сейчас и думать об этом не хочу.

— Ну не сейчас, так потом.

— А у нас это потом будет? Или ты исчезнешь — и ищи свищи.

— Не исчезну, — пылко заверяет он, когда она поворачивается к нему спиной.

— А когда придешь? — Она снова залезает на него, мусолит его шею.

— Скоро, — говорит он, она тем временем сползает пониже. Он ерзает, слегка постанывает. В следующий раз во что бы то ни стало выведаю, что же именно у них в машине тогда произошло.

15

Спустя неделю после Беллиного возвращения Лиззи, войдя в кухню, видит, что у Нины — она хлопочет у плиты — ручьем текут слезы.

— Не надо, — говорит Нина, когда Лиззи, преодолев робость, неловко гладит ее по плечу. Она-то думала, что Нина безмятежно счастлива — иначе и быть не может. — Прошу вас, не надо. Прошу, уйдите.

Глаза у нее красные, опухшие, прекрасные лоснящиеся волосы не чесаны.

Лиззи возвращается в гостиную в растрепанных чувствах.

— А где мой чай? — осведомляется Белла.

— Я про него забыла.

— Что значит — забыла? Вы же пошли на кухню за ним.

Лиззи опускает голову.

— Не стойте истуканом, — говорит Белла. — Это из-за Нины, верно? Что с ней?

— Ничего.

— В таком случае где она? Почему не пришла поздороваться?

Лиззи молчит.

— Скажите ей, чтобы пришла сюда, — распоряжается Белла. — А сами идите-ка гулять. Побродите по берегу. Морской воздух пойдет вам на пользу.

Лиззи плетется на кухню за Ниной, та смотрит на нее с укоризной.

— Я ничего ей не сказала, — говорит Лиззи и сама чуть не плачет. — Она и без меня все знала.

— Не вы виноваты. — Нина удручена, сморкается. — А я. Знала же я, не надо было мне сегодня приходить.

— Значит, он взялся за свое, — говорит Белла, едва Лиззи закрывает за собой дверь.

— Да нет же.

— Он тебя побил.

— Да нет же. Смотрите. — Нина поворачивает голову туда-сюда, поднимает голые руки, вертит их так-сяк. — Видите? Он меня и пальцем не тронул.

— В этот раз, возможно, и не тронул. Но раньше бил и опять побьет. И тебе меня не переубедить.

— Вы его каким-то чудовищем выставляете, словно он прямо и не человек. Почему вы его так невзлюбили? — По Нининому лицу катятся и катятся слезы.

Белла пробует подступиться с другой стороны.

— С чего ты взяла, что я его невзлюбила, вовсе нет, — говорит она более мягко. — Просто мне хотелось бы, чтобы тебе было хорошо. А тебе плохо. Вот что меня беспокоит.

— Это потому, что ему и самому плохо, — говорит Нина и плачет навзрыд. — Господи! — Она нашаривает на Беллиной тумбочке бумажную салфетку, утирается. — Извините. Я не хочу, не хочу, чтобы вы меня видели вот такой.

— Обо мне не беспокойся, — говорит Белла. — На моем веку мне доводилось видеть, как люди плачут.

Нина протяжно вздыхает.

— Но том, как держать удар, мне тоже кое-что известно, — сообщает Белла.

— Да… Я знаю, мне говорили.

— Не сомневаюсь. — Белла суха. — Не сомневаюсь, они много чего тебе наговорили.

— Так я им и поверила, — вдруг взрывается Нина. — Знаю, все было не просто, иначе, чем у них выходит. Знаю, у вас на то были причины.

— Причины есть у всех. Только порой они не очень-то веские. И ты об этом подумай, вот чего я хочу.

— Это вы на что намекаете? Чтобы я его бросила? Это что ж — все равно как если б я платье купила, а потом вернула в магазин и поменяла на другое? Знаю я людей, для которых брак все равно что платье. Но мне они не пример, я такой быть не хочу.

— И не будешь, поверь мне.

Но Нина, по-видимому, ее не слышит.

— Когда нас венчали, я сказала: в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни. Пока смерть нас не разлучит. Это же не просто слова, ты же обязательство даешь. И я дала обязательство. И от него не отступлюсь.

Белла отвечает не сразу.

— Раз так, объясни мне, почему ему плохо?