Современное искусство

— Я, как увидела его картины, сразу поняла, — она снова прикладывается к «Манхэттену», — что должна с ним познакомиться. Его картины, они были словно для меня написаны, словно мне судьба была их увидеть. А потом однажды вечером я сидела в баре с подругой, актрисой, как и я, но она, кроме того, изучала живопись, много чего знала про всякое искусство. Она указала мне на него, и я поняла: мне во что бы то ни стало нужно с ним поговорить. Нужно сказать ему, что значит для меня его творчество.

Вообще-то она сказала лишь «приветик»: захотела проверить — клюнет ли на нее знаменитость, настолько ли она хороша собой. Но его лицо ее потрясло, такое на нем было отчаяние. И она устыдилась: ясно же, что у него и так проблем хватает, а тут еще она навязывается. Она уже собралась уйти, бормотнула что-то извинительное, но он повернул ее к себе, сказал:

— Погодите, не уходите. Как вас зовут?

Марк Дадли подается к Марии, вглядывается в нее.

— Я никак не могу к нему подобраться, вот в чем загвоздка. Все факты разузнал, а они не складываются, все равно как головоломка, когда все кусочки у тебя есть, а картинка не получается.

— Он был очень сложный, — говорит она многозначительно: понимает, чего от нее ждут.

— Это я знаю. Но я что подумал: вдруг именно вы мне поможете. Что, как вы и есть ключ к разгадке? Расскажите, какой он был на самом деле.

Она озадаченно смотрит на него: какой-то у него чересчур искренний голос.

— Кто же может сказать, каков человек на самом деле, — пытается отговориться она.

— Раз так, расскажите все, что можете. Что он вам сказал в тот первый вечер, что говорил о своих картинах, как смотрел на вас в постели, что угодно. Пожалуйста. — Он накрыл ее руку своей, и тут до нее доходит: он же ее клеит, вот к чему он подпускает задушевности. Задумал, переспав с ней, разнюхать, каким был Клей Мэдден, он не первый, кто к ней с этим подъезжает, но чтобы так стараться, этого, уже Бог знает сколько лет, не случалось. Впрочем, останься он у нее до утра, она не станет названивать Стюарту Холлису в два ночи, а это уже неплохо.

Она склоняет голову, ее губы раздвигает медленная ломкая улыбка.

— Вот что он мне сказал как-то ночью — он был тогда у меня. Сказал: когда пишет, он слышит, как у него в голове гудит ветер.

— Это просто поразительно.

— Так он и был поразительный человек.

На самом деле Клей Мэдден ничего подобного не говорил, это вранье, как и все, что она о нем рассказывает. По правде говоря, когда он бывал с ней, он чуть не все время рыдал, иногда, правда, сидел и подолгу смотрел на нее. Просил ее задернуть синие бархатные с бахромой шторы, купленные на блошином рынке, и сесть на подоконник, а сам устраивался на кровати и, опершись на спинку, смотрел-смотрел на нее. И она чувствовала, что только смотреть на нее, касаться ее — уже подарок, а отчего так, что было в его взгляде, ей не объяснить. Вот почему не важно, чего он мог или не мог в постели: ни с кем, никогда она не чувствовала себя такой красивой, как с ним.

— Я что имел в виду — просто поразительно, до чего мрачная картина. Это же говорит о страшном одиночестве.

Она сердится: тоже мне открытие.

— А никто его за Мистера Бодрячка[73] и не держал.

Чары снова рассеялись. И она, все больше расстраиваясь, гадает, с кем сейчас Стюарт, не со своей ли немкой, и какая она: небось молодая, шустрая, и все у нее в аккурате — и лифчики булавкой не скалывает, и простыни у нее чистые.

Отстраненным — спьяну — взглядом он замечает, что тело у нее рыхлое, увядшее, шея морщинистая, дряблая. Он притягивает ее к себе, она было протестует, вырывается, но он затыкает ей рот поцелуем и подталкивает к спальне. До не застеленной кровати с несвежим цветастым бельем добраться можно, лишь лавируя между стопками захватанных журналов и кучками накопившегося не меньше, чем за неделю, белья. И снова всплывает воспоминание: примерно так в его студенческую пору выглядели все спальни.

А сам тем временем думает: ближе к Клею Мэддену мне не подобраться, и это так его возбуждает, что он в нетерпении, не церемонясь, рвет на ней платье. Она пятится, тянет платье через голову, но оно зацепляется за застежку лифчика, и ему приходится прийти ей на помощь. Пока она, барахтаясь в платье, что-то глухо кудахчет, он, оторопев, разглядывает ее черные шелковые панталоны с прорехой.

Но вот уже все препоны позади, они в постели, вот она уже освободилась от всех одежек, он зарывается в ее оплывшие телеса, и мыслями его снова завладевает Клей Мэдден. Я иду по следу его призрака, пьяно повторяет он, и тут ему является видение — не кто иной, как Белла. То, чем он сейчас занимается, для нее — нож острый, лучше способа сквитаться с ней не сыскать. И от этой мысли доходит до нужной кондиции.

После Марни Райан падает на него, тычется лицом ему в шею.

— Ты много о нем думаешь? — спрашивает он, не преминув подпустить сердечности.

Она приподнимает голову.

— Да нет. Это ж сколько времени прошло.

— И тебя не мучат кошмары, ты не вспоминаешь катастрофу и все прочее?

— Больше не мучат. Привыкла.