Вопрос о создании Домов танца, постоянно поднимаемый творческими союзами и отражающий настроения как немецкой, так и французской Швейцарии, свидетельствует о действительной потребности танцовщиков в собственном помещении. За разговорами о «доме» стоит представление о специально предназначенной для независимого танца площадке, атмосфера которой отвечала бы не вкусам какого-то одного хореографа или педагога, но интересам всего сообщества. Кроме того, совместное использование орудий труда и площадок для творчества и приема гостей явилось бы «прекрасным способом экономии средств в сфере современного танца, где бюджет всегда бывает смехотворно мал», в один голос твердят Клод Ратцé и Николь Симон-Вермо в 1998 году[186]
. Различные центры танца, создаваемые в Европе, такие как лондонский «The Place» в 1966 году, лионский «Maison de la danse», созданный в 1980‐м, или студия «Klapstuck» в Лувене, открытая в 1988‐м, являют примеры жизнеспособности и эффективности подобной затеи. Однако в Швейцарии чиновники из культурного ведомства не слишком ею руководствуются.На заре 1990‐х «намечаются первые проекты дома танца, делаются первые наброски», говорит Ратцé о ситуации в Женеве, но конъюнктура, по его словам, тогда еще не очень благоприятная. Поэтому, сообщает журналистка Изабель Фабриси, «когда в начале девяностых в Женеве рождается проект строительства дома танца, его быстро отправляют в корзину» из‐за отсутствия минимальной финансовой поддержки со стороны кантона, переживающего тогда не лучшие времена[187]
. Впрочем, никто не требует ни элитных зданий, ни роскошной обстановки. Тан Суттер, выступающая от имени APIC в 1995 году, скромно надеется на здание какого-нибудь «бывшего завода, который можно постепенно переоборудовать в танцзал, сделав его открытым всем женевским хореографам»[188]. В 1998 году ADC перезапускает проект «Дома танца»[189]. Заручившись поддержкой семи женевских танцевальных коллективов, этот союз, как раз тогда лишившийся собственного помещения, представляет проект властям города и кантона. «Постоянные, иногда изматывающие переезды из одного здания в другое (подготовка хореографического спектакля требует по крайней мере трех месяцев беспрерывных репетиций), слишком мало времени, чтобы нормально провести освещение и правильно установить декорации, слишком мало представлений, чтобы компенсировать усилия и средства, затраченные на них»… все эти причины, по словам Ратцé, делают еще более острой потребность в зданиях, отданных под занятия независимым танцем, которые были бы оборудованы сценой и залом для репетиций. Впрочем, за восемнадцать лет проект так и не обрел четких очертаний, и даже к 2016 году он останется незавершенным.Около 1995 года у невшательцев тоже зарождаются мечты о Доме танца, о чем свидетельствует журналистка Соня Граф. Оценивая ситуацию с танцем в кантоне, она отмечает, насколько вредит признанию современной хореографии (если не считать две труппы, считающиеся профессиональными, – «Sinopia» Этьена Фрея и «Objets Fax» Жан-Клода Пеллатона и Рикардо Росо) «распыление независимых танцовщиков по всем культурным нишам общества»[190]
. Их не объединяет ни общая деятельность, ни общая сцена. Пристанищем им служат случайные здания, «не предназначенные для занятий танцем», начиная с бывшего немецкого храма в Ла-Шо-де-Фон (десакрализованный, он с 1989 года используется для показа хореографических спектаклей) и заканчивая «Théâtre de la Poudrière» в Невшателе (разместившемся на бывшем пивоваренном заводе), а также многочисленными музейными залами. От Ла-Шо-де-Фон до Невшателя можно найти не больше десятка площадок, пригодных для занятий танцем; причем полностью соответствуют требованиям, предъявляемым к такого рода помещениям, только две из них; остальные недостаточно просторны и плохо оборудованы (часто проблемой становится небольшой размер сцены или отсутствие помоста). Первая из этих двух площадок – Зал ADN[191] (