Послание было коротким: одна-единственная страница с тремя отпечатанными на машинке абзацами. Саманта внимательно изучила текст: раз, другой, третий. После чего позвала мужа и попросила его тоже прочитать письмо.
Леонард и Саманта Коллинз сидели в кухне своего пятикомнатного дома, вмещавшего также кабинет доктора. Это было красивое старинное здание, нуждающееся в ремонте. Соленые брызги с моря делали свое разрушительное дело, а ветер вырвал из крыши несколько черепиц. Сад тоже страдал от непогоды и налетов ребятни. Но это был по-прежнему солидный семейный дом с огородом, дававшим по нескольку фунтов малины каждое лето, садом и домиком на дереве. Стоял он на Ректори-лейн, рядом с церковью Святого Даниила — это была одна из причин, по которой Саманта выбрала именно его. Как человек воцерковленный, она не пропускала ни одной воскресной службы, приносила в храм цветы, помогала викарию собирать средства на благотворительные цели, проводить большие праздники и устраивать чаепития для стариков по четвергам, и даже распределять участки на кладбище (они были доступны для всех прихожан за умеренную плату).
Саманта поровну делила свое время между церковью и семьей, включавшей двоих детей: Марка и Агнес, семи и пяти лет. Еще она помогала мужу с медицинской практикой: вела счета, карточки пациентов, занималась текущими нуждами лечебницы. Кое-кто причислял ее к типу слишком деловых женщин, из числа тех, что никуда не выходят без шарфа и сумочки и все время спешат. Но держалась миссис Коллинз неизменно вежливо. И всем приветливо улыбалась, даже если не выражала желания остановиться и поболтать.
Никто не знал о людях, живших в Тоули-на-Уотере, больше ее. Из разговоров с викарием, считавшим Саманту своей ближайшей соратницей, она черпала сведения о духовных нуждах прихожан, их заботах и даже грехах. А благодаря мужу была, так сказать, в курсе их физического состояния, различных недугов и причин оных. Так, например, мистер Дойл, мясник, слишком много пил и страдал циррозом печени. Нэнси Митчелл, что работала в «Мунфлауэре», находилась на третьем месяце беременности, хотя и не была замужем. И даже Мелисса Джеймс, при всей своей немалой популярности, была подвержена стрессу и принимала таблетки от бессонницы.
К счастью, Саманте хватало ума держать все эти сведения при себе и не вносить свой вклад в сплетни, которые подчас заставляют провинциальные городки казаться такими невыносимо маленькими. Не будет преувеличением сказать, что она свято уважала тайну исповеди, а пациентов в клинике встречала столь же торжественно, как если бы они пришли на воскресную службу в церковь. Даже миссис Митчелл, мать Нэнси, бывавшая в доме Коллинзов три раза в неделю, чтобы помочь по хозяйству, до сих пор ничего не знала о состоянии дочери. По правде говоря, в данном случае молчание давалось и доктору, и его жене с трудом, но не могли же они нарушить клятву Гиппократа.
В браке Саманта и Леонард жили восемь лет. Доктор Леонард Коллинз служил консультантом в больнице имени короля Эдуарда VII в Слау. Саманта была там волонтером. Они познакомились и вскоре поженились. Он был мужчина худощавый и элегантный, приятный брюнет с аккуратно подстриженной бородкой, питавший особое пристрастие к твидовым костюмам. Все в городке единодушно считали их идеальной парой. Они жили и работали вместе и всегда находились в добром согласии, за исключением двух вещей. Доктор Коллинз не был человеком особенно религиозным. Он ходил с женой в церковь скорее из уважения к ней, а не по внутреннему убеждению. А еще, к большому ее огорчению, он курил трубку, которой обзавелся, когда ему не исполнилось и двадцати лет. Саманте так и не удалось убедить мужа бросить вредную привычку, но в качестве компромисса Леонард не курил, если в комнате находились дети.
— Но я тетю Джойс уже лет сто не видела, — сказала Саманта. — Мы даже не переписывались друг с другом, если не считать открыток на Рождество и день рождения.
— Но она явно не забывала о племяннице, — заметил Леонард. Он взял было трубку, но подумал немного и положил ее обратно.
— Чудесная была женщина, и мне жаль слышать, что она умерла. — У Саманты было такое вечно серьезное лицо, которое больше подходит для выражения печали, нежели радости. — Я попрошу викария провести заупокойную службу в это воскресенье.
— Уверен, она бы это одобрила.
— Я чувствую себя виноватой. Нужно было стараться поддерживать с ней связь.