Сожжение

Она оборачивается к Физруку и спрашивает, как там дорожка перед школой. Больше не затапливало?

– Ни разу, – отвечает Физрук. – Это повысило мне репутацию, – сознается он в приливе дружеских чувств.

Бимала Пал смеется.

Физрук собирается с духом и говорит то, что хотел сказать.

– Мадам, я хотел бы делать для партии больше. Готов к роли посерьезнее. У вас столько проектов, может быть, я мог бы отдать свои силы…

Мадам Бимала заранее упирается рукой в подголовник: впереди бугристый участок дороги. В тонированных окнах Физруку видны придорожные торговцы – они раздают лапшу, наливают половники бирьяни из огромных контейнеров, плещут белое месиво досаи [39]на раскаленные сковородки. В ветровом стекле то и дело возникает без предупреждения пешеход, задравший руку, чтобы перейти через дорогу. Гудят гудки, водители со злостью сжимают баранку.

Через пару минут молчания Бимала Пал начинает говорить.

– На самом деле, – объявляет она, – хорошо, что вы эту тему подняли.

Физруку уже мерещится офис с кожаным креслом. Свой личный компьютер. Комната с кондиционером, где он сможет сидеть по вечерам. Для начала – не на полную занятость.

Но Бимала Пал имеет в виду нечто иное. Он так хорошо контактировал с учителями в деревне Чалнаи, говорит она, что ей хотелось бы видеть его организатором митинга в какой-нибудь деревне. Чтобы он представлял планы партии относительно местной школы. Нужен знающий человек, вроде него. А он сам распробует вкус политической жизни.

– Что скажете?

Шарик лопается. Видение прохладного комфортабельного офиса испаряется вмиг. Придется целый день стоять в поле и чувствовать, как застаивается в ногах кровь.

Естественно, он согласен.

* * *

Когда зима отступает и солнце возвращает себе силу, Физрук оказывается в деревне с названием Кокльхат. В тени мангового дерева, вцепившегося в землю костлявыми пальцами корней, Физрук держит микрофон, а двое тощих парней, сидя на ветвях у него над головой, держат мегафоны. Личность политика легко надевается поверх чистой рубашки, джинсов и гирлянды цветов на шее. Физрук говорит, вспоминая заметки, которые изучил накануне:

– Мы знаем, что ваша школа закрыта уже больше двух лет! Мне известно про нехватку учителей, и постоянные протечки в муссоны, и учебники, которых нет. Вот почему мы перестроим это здание полностью и наймем преподавателей на каждый предмет. Мы добьемся, чтобы учебники со скидкой достались каждому ребенку еще до начала школьных занятий. Более того, для детей в школе будут бесплатные обеды!

Голос его гремит из мегафонов. Утки на заросшем пруду хлопают крыльями, устремляясь к дальнему берегу.

– Подумайте: это не только образование для ваших детей, это и рабочие места для ваших родственников! Нужны будут строители, повара…

Физрук видит сейчас себя кем-то вроде Бималы Пал. Его приятно удивляет собственный уверенный голос и чувство подъема, когда он стоит перед аудиторией, выросшей уже до сотни с лишним человек. В основном это мужчины. Да, правда, многие из них пришли ради бесплатных пакетов пшеничной муки. Но все же они пришли. Физрук видит, как они вытягивают шеи, чтобы лучше его рассмотреть. Видит, как они слушают его слова. Вот так и ощущают себя сильные мира сего?

Потом из толпы кто-то кричит:

– А учителя-мусульмане будут в этой школе учить своей религии? Если да, то мы своих детей туда не пошлем!

Физрук прокашливается.

– Конечно, – говорит он, – я вашу религию уважаю. И ваши чувства мне понятны. Общественные школы предназначены для всех, но мы будем иметь в виду…

В задних рядах, где в основном праздные зеваки, кто-то смеется. Там прозвучала какая-то шутка, которая до Физрука не доходит. Он призывает:

– Главное, что вашей религии будет оказано уважение, преподавать будут ваши моральные принципы – в этой вот школе. Поверьте мне! И голосуйте за партию Джана Кальян на грядущих выборах!

Он щелкает выключателем и отдает микрофон мальчишке, который начинает сворачивать кабели. Двое парней, державших мегафоны, кидают их вниз ждущему там напарнику, спрыгивают, отряхивая руки от кусочков коры и поднимая ногами пыль.

И тут какой-то молодой парень в толпе орет:

– Убили священную корову-мать! Да! – кричит он в ошеломленном молчании. – Убили прямо в нашей деревне!

Разбредающиеся люди останавливаются, оборачиваются к нему. Вокруг парня образуется кружок, а он продолжает:

– Что делать будем? Стоять здесь и слушать разговоры про школу? Мужчины мы или нет?

Физрук поднимает руки:

– Спокойнее, брат! – заявляет он. – Не стоит распространять слухи.

Но толпа уже завелась. Слышны крики: «Кто это сделал? Кто это был?»

– Кто убил корову?

– Чью корову?

Физрук со своего места кричит:

– Сохраняйте спокойствие! Глава вашей деревни разберется…

Его не слышат. В толпе выкрикивают имена – имена тех, кто ест говядину.

Физрук снова кричит:

– Близится дождь! Пожалуйста, успокойтесь, и…

Но толпа ревет и мечется, как многоногий зверь, в котором пробуждается ярость. И все как один устремляются туда, где живут мусульмане.