Сожженные революцией

Что касается самого Введенского, то ему предстоит прожить ещё двадцать четыре года. Он выполнит всю ту программу, которую преподнёс ему диавол в видении инока Серафима. Он сбреет бороду, разведётся, женится снова, ещё раз разведётся и женится. Обновленческим собором и Синодом будет возведён в сан епископа, архиепископа, митрополита. (Митрополит-троежёнец – наверное, единственный за всю историю православия. Впрочем, не будем придираться к мелочам.) После того как умрут или разбегутся все сколько-нибудь значительные деятели обновленческого движения, он станет (по сути дела, сам себя провозгласит) «первоиерархом Русской церкви». Возглавляемая им «красная церковь» растает, как весенний сугроб, но его жизнь все эти годы будет протекать в благополучии (семейные скандалы не в счёт) и материальном довольстве. Он будет выступать на диспутах (пока разрешено, до начала тридцатых годов) и произносить пламенные проповеди (до самой предсмертной болезни). У себя дома он будет музицировать и собирать картины (по большей части подделки, как окажется после его смерти). И умрёт, и будет отпет в храме Пимена Великого, последнем прибежище никому не нужных «обновленцев».

За эти двадцать четыре года будут расстреляны, замучены в лагерях, тюрьмах и ссылках епископы, священники, монахи, монахини, миряне, вся вина которых заключалась в верности Церкви Христовой. Сколько? Десятки тысяч, сотни тысяч? Точное их количество и поимённый список не ведомы никому – всех их знает только Бог.

А если бы не раскол 1922 года? Удалось бы красной машине в таких масштабах осуществить программу человекоубийства?

Оставляем этот вопрос без ответа.

IX

Краткое житие отца Владимира

Иные уж за мной гнались; но я тем болеСпешил перебежать городовое поле,

Дабы скорей узреть – оставя те места,Спасенья верный путь и тесные врата.А. С. Пушкин

Близ Новгорода, если подъезжать к нему со стороны Москвы, справа от дороги есть возвышенность, обсыпанная деревенскими домами. На вершине – церковь, маленькая, белая, как будто слепленная из снега или сахара. Деревня называется Волотово, а церковь – Успенская. Она была построена в XIV веке и расписана дивными фресками. Среди них имелось такое изображение – «Души праведных в руце Божией»: огромная ладонь, собранная горстью, как бы выходящая из сферы, из бесконечной дали, а в ней – маленькие человечки-головастики, круглоглазые, с умилённо приоткрытыми поющими ротиками. А со стороны, как будто от земли, к ладони летит ангел и на руках несёт ещё одну новопреставленную душу, как младенчика в пеленах, и душа тянет свои ручонки к Богу, растопырив пальцы, приоткрыв рот, зажмурив глаза. К Богу, к Отцу, в его тёплую животворящую руку, оставив страх, страдания и смерть…

Во время войны Волотово оказалось на линии фронта, два года пригорок методично расстреливала артиллерия; росписи погибли, разбившись на миллионы осколков. Сохранились их чёрно-белые фотографии и акварельные копии. В недавнее время постройка была восстановлена, собраны по кусочкам некоторые фрагменты фресок. Эта работа продолжается, и, может быть, образ руки Божией с душами праведных ещё явится из небытия.

В 1934 году церковь стояла надёжно и прочно между деревьями маленького кладбища. И даже ещё была действующей. Никто не припомнит точно, в какой именно день, но надо полагать, зимой, в декабре, а может, в январе, в сумерках, на грязновато-белых колеях ведущей в Волотово дороги появилась чёрная фигурка. Человек шёл, устало подволакивая ноги в стоптанных бесформенных ботинках. Человек шёл тяжело, несколько раз остановился на некрутом подъёме, отдыхиваясь с хрипом, отчего вокруг его головы возникало облачко пара. Роста он был чуть выше среднего, худ, нездорово бледен, одет в изношенное, затёртое по швам долгополое чёрное пальтецо. Длинные волосы, седоватая борода, шапочка-скуфейка на голове не оставляли сомнений: вот тащится недобитый попик. И, наверно, у малочисленных встречных его бедный болезненный вид вызывал бы жалость, а может быть, и классово-коммунистическую злобу, если бы не удивительные глаза: лучистые, разноцветные, правый крупнее левого и посажен чуть накось. Из этих глаз исходил свет, тихий и в то же время беспокойный, и озарял тонко прорисованное лицо, библейский нос, широко разлетающиеся брови…

Шестилетняя девочка Глаша, посланная в лавку за спичками, остановилась как вкопанная, с минуту глядела на него и ему вслед, забыла про спички, кинулась домой и, вбежав, крикнула, схлопывая слова в один комок и вызывая панику у взрослых:

– Мама, мама, а я Сусахриста видела!

Человек шёл к церкви.

Уже на следующий день по деревне заговорили: у Успения новый батюшка, отец Владимир, питерский, из ссыльных.

Церковь вскоре закроют. Отец Владимир уйдёт по той же дороге, и вокруг его головы будет светиться тонкий пар – мученический венец.

Через три года он будет расстрелян.