Созвездие видений

А вот кого уж совсем не коснулось происходившее рядом, так это Трофимова. Он спал уже без малого сутки и, похоже, не собирался просыпаться. Напротив — дыхание его становилось все более медленным и глубоким, на щеках больничная бледность сменилась здоровым румянцем. Он даже как бы вырос и раздался в плечах, а черты лица, ставшие в последнее время резкими, расплылись. Умиротворение и покой царили в избушке Потапыча. Но только в избушке, а в самом “Шанхае” царил шабаш, хотя без ведьм и без сатаны. В разрывах туч, стремительно гонимых вновь воспрянувшим ветром, появлялась и исчезала яркая, полная мертвенного холода, луна. Тени туч мешались с тенями крон деревьев и метались по дорожкам и домишкам. То там, то здесь на миг загорались и гасли безжизненные огоньки светлячков, вспыхивали слепые блики кошачьих глаз. Воздух был насыщен электричеством и потрескивал, как кошачья шерсть под рукой. Электричество конденсировалось на неизвестно кем и когда воздвигнутой посреди “Шанхая” цепочке железных столбов. В эту ночь они давали свет, наверное, в первый раз с момента установки. Сине-зеленые огни Святого Эльма тягучими струйками сбегали по столбам. Ветер гудел и свистел в вершинах деревьев, а внизу, на земле, царили шорох, писк и придушенный визг. Армия кошек сошлась с армией крыс, привлеченных сюда, видимо, так же, как и кошки. Но пока они не нападали друг на друга, кошки и крысы замирали на месте, прислушивались, принюхивались, резкими рывками проскакивали одним им ведомые участки и снова замирали. Если бы окинуть всю картину взглядом, то стало бы ясно: движение имеет направление и цель. И кошки, и крысы двигались по концентрическим кругам, постепенно приближаясь к избушке, где спал Трофимов. Они словно шли по следу и неминуемо должны были столкнуться.

Первым у крыльца оказался кот. В неверном, то и дело пропадающем свете луны он казался то больше, то меньше, то серым, то черным. Скорее всего, он и был черным — мощный, жилистый, на длинных мускулистых лапах и с горящими желтыми глазами. Кот стоял на нижней ступеньке, яростно хлеща себя по бокам гибким длинным хвостом. Вокруг — в зарослях крапивы, окружавшей избушку Потапыча, вдоль дороги, в придорожной канаве, у полуразвалившегося забора все чаще мелькали огни кошачьих глаз и длинные, стремительные, бесшумные стрелы крыс. То там, то здесь вспыхивали короткие схватки, сопровождаемые злобным визгом и взмявом, Но постепенно все затихало, затаивалось — и ждало. Даже ветер, казалось, стих, когда на утоптанную полянку перед крыльцом, выскочил крыс. Если у крыс существует монархия, то это был крысиный царь. Крупный, размером со среднюю кошку, зверь выскочил одним прыжком, издав пронзительный визг. В этом визге не было страха, только злоба. Кот на крыльце выгнул спину, прилег на передние лапы. На визг крыса он ответил шипением, звенящим и пронзительным, насколько звенящим и пронзительным может быть шип. Кроваво-красный блеск крысиных глаз столкнулся с желтым лучом кошачьих. Крыс еще раз завизжал, затопал ногами и прянул вперед длинным скачком, на лету вытягиваясь в копье. Кот прыгнул ему навстречу. Они встретились в воздухе и упали на землю сплошным комком. Кошачий вопль-стон и крысиный визг смешались в один непередаваемый звук. Вокруг воцарилась гробовая тишина — сотни кошек и крыс затаили дыхание. А на площадке перед крыльцом насмерть дрались два предводителя.