Спальня, в которой мы вместе

– Ты знала, что он учился с Дэвидом на одном факультете?

– Да, конечно, – ответила я, улыбаясь, тронутая тем, что вижу ее такой, очарованной малейшим открытием.

Я почти завидовала тому, что она проживала, в свою очередь, это пуантилистское творение, где каждый новый мазок приносил больше красок ее зарождающейся любви. Разве я не прошла через то же самое с Луи годом ранее, в умиротворенном заточении «Жозефины»? После того как были забыты развратник, манипулятор, безумец, обращавшиеся ко мне со своими анонимными записками и вынуждавшие меня при помощи шантажа участвовать в непристойных эксцессах, я достала из оболочки то, что, как мне казалось тогда, представлял из себя настоящий Луи: богатый, сложный, пылкий, преданный, правильный, прежде всего такой страстный. Но последние недели убедили меня, что моя задача еще далека от завершения. Может, она даже никогда не будет завершена. Каждая дополнительная деталь, над которой он соглашался приподнять вуаль, сразу же уравновешивалась другой, состоящей из лжи и сумерек.

Своей подруге я мысленно желала, чтобы Маршадо не оказался в итоге таким же обманщиком.

– Ты хочешь услышать самое интересное? – спросила она. – С тех пор как мы увиделись таким образом, мы ничего не делали.

– Вы больше не спали вместе?

– Нет… Как-то не довелось.

Создав ритуал своих любовных игр даже до того, как они познакомились, они запретили себе всякое естественное и спонтанное проявление эмоций. Опасность, которую я и Луи обошли, целый год не покидая кровати. Целый год на приручение другого, без всяких приспособлений, кроме собственных тел, без стимуляторов, кроме жажды открытия, без постановок, кроме ритма дней, ночей и желаний.

Ночь, которая последовала за этим разгулом поедания сладостей и откровения, оказалась так же целомудренна, как предыдущая волнительна. К десяти часам с пунктуальностью, которая удивила меня, Ивон из Кельмера – его фамилия была Денуэ – появился на пороге «Рош брюна».

– Я думал, что эта проклятая вилла заброшена с тех самых пор… – заявил он резко.

– Почему «проклятая»?

– Со всей этой историей, которая произошла тут…

– Да уж, точно. Я покажу вам катер?

В том, как он рассматривал «Риву», я увидела столько же презрения, сколько зависти. Его социальные комплексы были видны невооруженным взглядом. Если он восхищался этим судном, вершиной плавающего изящества, наверное, ему было больно осознавать, что есть люди, которые могут вкладывать бешеные суммы в подобные роскошные игрушки.

С ловкостью, которой сложно было от него ожидать, Ивон перешагнул через разнородные предметы, наваленные под навесом, и поднялся на борт катера. Исследуя его, он хранил сдержанное молчание, кивая время от времени головой, словно соглашаясь с какими-то своими мысленными выводами.

– Был не прав, – бросил он, не отрывая глаз от кормы «Ривы».

– Что там?

– Ну, когда пришел ваш друг, я ему дал понять, что тот, кто управлял этим судном, напоролся на скалы.

– А сейчас вы так больше не думаете?

– Нет, мадам, то, что у меня перед глазами, наводит на другие мысли.

Такая манера затягивать ключевой момент, чтобы лучше продемонстрировать свою компетентность, раздражала меня в высшей степени, но я старалась сохранить спокойствие.

– И что же у вас «перед глазами»?

– Румпель (рычаг для управления руля). У него ровный слом. И это не может быть случайностью или просто последствием изношенности.

– Вы хотите сказать?..

– Что его испортили преднамеренно, да.

Он бросил на меня быстрый виноватый взгляд, словно сам оказался автором данного злодеяния. Он был особенно огорчен, размышляла я, что снова стал глашатаем таких мрачных новостей.

– Когда румпель сломан пополам, как в этом случае, – продолжил он, – перо руля больше не отвечает на команды и ваш корабль идет в направлении, заданном при последнем положении. В лучшем случае вы можете просто ездить по кругу, как идиот…

– А в худшем?

– Вы устремитесь прямо вперед.

Прямо на то препятствие, которое будет для вас роковым.

После отъезда Ивона я предложила Соне заняться нашим любимым делом в «Рош брюне»: исследованием шкафов и ящиков. Мораль дня: порой семейная память бездонна. Вы думаете, что исчерпали все ее секреты, но каждый раз остаются какие-нибудь незначительные детали, застрявшие в зубах прошлого.

Уже разграбив все ящики второго этажа во время своих предыдущих визитов сюда, я решила обследовать наименее очевидные закоулки, те, где сама попыталась бы запрятать документы. Забавно, но я подумала о маме и о ее мании складывать все записки и билеты в старые коробки из-под пирожных или в горшочки для приправ. Причуда домохозяйки. Может, у Гортензии Барле была такая же? Конечно, мы уже перерыли кухню, равно как и помещение за ней, но что-то неопределенное притягивало меня в них. Что-то знакомое.

К сожалению, ни одна из банок не содержала никаких самородков, и мы уже собирались отступиться от этой идеи, когда Соня спросила:

– В самом деле, ты правда думаешь, что мамаша Барле раскладывала все свои секреты в кладовке?

– Признаюсь, я больше уже так не думаю, – ответила я со вздохом разочарования.