Сотрудники тюрьмы благосклоннее относились к денежным переводам от членов семьи, чем от кого-либо еще, поскольку стояла задача ограничить наркоторговлю. Родственникам советовали не отправлять деньги наличными, чтобы ими не завладел кто-то другой. Процесс чекового клиринга занимал до десяти дней. Почтовые переводы были предпочтительнее: так деньги зачислялись на счет без промедления. Почта, однако, взимала огромную комиссию.
Вторым источником дохода был физический труд или посещение обучающих занятий. Размер заработной платы зависел от статуса в системе СЗП. Как заключенный начального уровня в первые две недели в Белмарше я зарабатывал 50 пенсов в час, когда позволялось выйти из камеры, чтобы поработать или сходить на занятия. Еще я получал пять фунтов стерлингов в неделю в качестве пенсии, один из них уходил на оплату телевизора в камере.
К концу программы индукции я осознал суровую реальность тюремной жизни. Гарантировано было только одно: меня выпускали из камеры на два часа в день, в это время я забирал еду, принимал душ и делал телефонные звонки, когда было возможно. Образование (что бы оно ни подразумевало), библиотека, мастерские и тренажерный зал были доступны заключенным, но я не знал, когда можно будет ими воспользоваться и случится ли это. Я мог подать прошение о встрече с родственниками и адвокатами, но не знал, при каких условиях это возможно. Пришлось настроиться на то, что 22 часа в сутки я буду заперт в камере.
Глава 10
Типичный день в тюрьме.
07:15 Звонит будильник.
07:30 Надзиратель проводит перекличку.
08:15 Зарядка во дворе, если достаточно надзирателей и нет дождя. Зарядка длится 45 минут.
09:00 Возвращение в камеру. Время от времени проводятся занятия.
12:30 Нужно забрать обед и отнести его в камеру.
13:30 Пребывание в камере. Время от времени проводятся занятия.
17:00 Досуг: питание, телефонные звонки, душ, встречи с другими заключенными.
18:45 Пребывание в камере до утра.
Звуки переносной рации стали громче, когда надзиратель приблизился к нашей двери. Мы услышали, что дверь соседней камеры открыли.
— Чертов вертухай в коридоре, — сказал Клайв. — Надеюсь, он откроет дверь и выпустит нас.
Дверь нашей камеры распахнулась, и надзиратель ступил в нее одной ногой.
— Миллер, на работу! — скомандовал он и отступил на шаг, чтобы выпустить Клайва.
— А как же я, босс? Что я делаю сегодня утром? — спросил я.
— Прости, приятель, но ты не записан ни на какую деятельность.
— А я? — спросил Джон.
— Ты тоже. Слушайте, я просто зову всех по спискам, но сам их не составляю.
Надзиратель с грохотом закрыл дверь и запер ее. Мы с Джоном посмотрели друг на друга глазами, полными отчаяния.
— В этой тюряге все должны работать или учиться, — сказал Джон, — но места есть только для трети заключенных. Остальные целый день сидят взаперти.
Он сел на кровать, снял кроссовки и лег на покрывало.
— Тупая трата времени, — сказал он. — Неудивительно, что в тюрьмах бывают бунты.
Я не знал, чем занять время, находясь взаперти. Раньше даже представить себе не мог, что окажусь в тюремной камере.
Находиться в тюрьме — это как быть запертым в туалете с двумя незнакомцами и быть вынужденным есть и спать там же.
В этот раз я решил скоротать время в тишине, занимаясь написанием писем Кэтрин, Эми и Софи. Мне удалось купить в столовой ручку и бумагу. Я старался избавить близких от лишних деталей, но тогда мало что мог им рассказать. Джон читал книгу и слушал телевизор. Во время программы индукции я узнал, что некоторые заключенные не хотят обсуждать свое прошлое и совершенные ими преступления. Если задать им этот вопрос, они в красноречивых выражениях скажут не лезть не в свое дело. Эта скрытность была вполне объяснима, поскольку многие заключенные не имели профессии и никогда не работали на нормальной работе. Один мой знакомый был решительно настроен стать наркокурьером после освобождения. Он сказал, что быть порядочным слишком дорого. Я узнал, что семьи многих заключенных распались, пока те отбывали срок, и друзья их тоже покинули.
Вскоре Джон рассказал, что его приговорили к четырем годам лишения свободы за мошенничество, но судебный процесс был фарсом. Он сказал, что его посадили за соучастие, но не вдавался в подробности. Ему вручили ордер на конфискацию имущества, и он боялся, что жену и детей выбросят из дома. Он пробыл в Белмарше четыре недели и надеялся, что скоро его переведут в тюрьму категории «С».
Джон склонился над телевизором.