Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

В 08:30 дверь камеры открывалась, и тот, кому удалось записаться на работу или обучающие занятия, уходил до обеда. Те, кто не учился и не работал, оставались в камерах или гуляли по зданию. В 12:15 мы шли за обедом, есть его нужно было в камерах. Работа и обучающие занятия начинались в 13:40, ужин — в 17:00, а свободное время продолжалось до 18:45, после чего двери камер запирались. В отличие от Белмарша, где заключенных каждый день отбирали для работы или учебы, в Хайпойнте они сами записывались на работу или обучение. Поскольку количество мест на этих программах было ограниченным, шансы попасть туда были малы. Все хотели записаться, потому что те, кто работал или учился, могли продвинуться в системе СЗП до повышенного уровня и тратить больше денег в неделю.

Нам выдали заявки для заполнения. Через восемь недель меня назначили преподавателем компьютерных курсов для других заключенных. К тому же появилась возможность пойти в тренажерный зал — физические упражнения были мне очень нужны.

Нам выдали буклет «Тюремное руководство» 2012 года, в котором говорилось о политике тюрьмы в отношении поддержания контакта с родственниками. В руководстве говорилось следующее: «Согласно политике учреждения, заключенные имеют право на общение с лицами, находящимися за пределами тюрьмы, для сохранения семейных связей. Учреждение накладывает определенные ограничения ради поддержания порядка и дисциплины, предотвращения преступлений, а также защиты интересов жертв и широкой общественности».

Книги, пазлы и заказную корреспонденцию запрещалось присылать в тюрьму почтой.

Дочь Эми купила мне на «Амазоне» учебник арабского и в качестве адреса доставки указала тюремный. Книгу доставили в Хайпойнт, но получить не позволили, поэтому положили ее к моим личным вещам, которые должны были вернуть в день освобождения. Поскольку эта книга нужна была мне для занятий, Эми купила еще один экземпляр, чтобы за раз делать копии пяти страниц и отправлять их почтой. Как ни странно, это было разрешено. Понадобилось больше десяти недель, чтобы собрать всю книгу, а стоимость почтовых отправлений в несколько раз превысила цену самого учебника.

Этот непонятный и глупый запрет на отправку книг почтой был снят в 2015 году.

* * *

Встречаясь за пределами камеры с другими заключенными из Белмарша, мы обменивались историями о том, что произошло с нами в тюрьме, и о дальнейших перспективах.

«Надзиратели здесь более вежливые, но помощи от них не дождешься, — часто говорили мне. — Если будешь донимать их, все будут считать тебя источником проблем, и это скажется на шансах попасть в хороший блок. Некоторые блоки здесь — полное дерьмо». Это дало мне пищу для размышлений.

Девятый и десятый тюремные блоки были отличными, шестой и седьмой — нормальными, а остальных желательно избегать. Они были грязными, шумными, заселенными наркоманами и опасными заключенными. Выбора, однако, не было.

Однажды по окончании свободного времени Самир вернулся в камеру и сказал, что познакомился с несколькими заключенными, работающими в тюрьме, которые могут поговорить с надзирателями и помочь нам переехать в хороший блок, найти нормальную работу или попасть на занятия, которые выберем сами. Еще он сказал, что только что виделся с заключенным-парикмахером, оказавшимся другом его сокамерника в тюрьме Белмарш. Самир спросил парикмахера, может ли тот подстричь меня. Я говорил, что не стригся уже несколько месяцев, хотя это было и так понятно, учитывая природу моих курчавых волос и время, уходившее на расчесывание. Парикмахер сказал, что подстрижет меня, но нужно прийти прямо сейчас и взять с собой что-нибудь в качестве платы. Самир посоветовал взять пачку печенья. Я положил упаковку в карман и пошел в коридор, где вокруг парикмахера стояла небольшая группа заключенных.

Я подошел и представился: «Здравствуй, я Дэвид! Самир сказал, что ты согласился подстричь меня». Он поздоровался и сказал, что подстрижет меня следующим.

Я был удивлен, увидев у него приличный набор парикмахерских инструментов, включая машинку, ножницы и зеркало. Бритвы, однако, не заметил. Взяв зеркало, я ужаснулся от вида своих впалых щек на фоне копны волос. Лицо было очень худым. Я плохо побрился, и на подбородке торчали пучки щетины, а подстричься не было возможности несколько недель.

Парикмахер предложил очень короткую стрижку, поскольку не было гарантии, что в следующие несколько месяцев мне удастся найти того, кто меня подстрижет. Когда мы закончили, он польстил мне, сказав, что я отлично выгляжу. Я дал ему пачку печенья и помог подмести волосы.

* * *