С меня сняли обвинение в непреднамеренном убийстве мистера Хьюза, и, разумеется, я испытал облегчение, что больше не считался убийцей. Насколько я знал, есть только две причины, по которым Королевская прокурорская служба вмешивается: если это отвечает интересам общественности и есть реалистичная перспектива осуждения. Я не понимал, откуда взялись доводы, приведенные в газетах, особенно последний, касающийся понесенного мной наказания. Поразительно, но эти же доводы повторил старший юрист Королевской прокурорской службы на конференции в Королевском медицинском обществе, где я выступал в 2017 году. Говорить, что я уже понес наказание, — значит подразумевать, что был наказан за совершенное преступление. Я действительно отбыл наказание, но не свое.
Королевская прокурорская служба не желала возобновлять судебное разбирательство, потому что теперь ни за что не одержала бы победу, но не была готова признать это. Я не получил ни извинений, ни компенсации за необоснованное лишение свободы. Более того, Королевская прокурорская служба не отозвала никакие едкие комментарии, так охотно отпускаемые ею после моего осуждения и тюремного заключения. Она также не удостоверилась, осознаю ли я в полной мере, что считаюсь невиновным. Когда что-то идет не так, врачи обязаны быстро приносить свои извинения, однако себя Королевская служба освободила от этой обязанности.
На этом, однако, все не закончилось. В начале февраля 2017 года Трибунальная служба практикующих врачей вызвала меня на трибунал, где решался вопрос о моей регистрации в Генеральном медицинском совете ввиду отмены обвинительного приговора. После предъявленного в 2012 году обвинения в непреднамеренном убийстве и лжесвидетельстве я был исключен из реестра практикующих врачей, а следовательно, больше не мог работать по профессии.
Я получил письмо от своего солиситора: он предупреждал, что меня ожидает трудное время, поскольку экспертный отчет по моей работе с мистером Хьюзом был для меня гибельным. Заседание продлилось день, и после аргументов барристера со стороны Генерального медицинского совета и моих контраргументов трибунал восстановил меня в реестре, но с жесткими условиями. Я мог возобновить работу хирургом, но под пристальным наблюдением. Мне предъявили список того, что запрещено делать, если рядом не было наблюдателя.
Я вернулся к работе, оперируя сначала в больнице Святого Георгия в Лондоне, а затем в больнице Святого Марка. Было странно вернуться к работе после практически пятилетнего перерыва. Многое совсем не изменилось: амбулаторный прием был таким же оживленным и хаотичным, и большинство людей так же оставались приятными, а врачи, медсестры и другие работники больницы трудились, не покладая рук, чтобы направить на операцию всех нуждающихся.
Технологии, однако, шагнули далеко вперед, проникая практически во все сферы. Все настолько полагались на компьютеры, что больницы оказались полностью парализованы, когда вскоре после моего возвращения в нескольких больницах страны в результате вирусной атаки вышли из строя информационные системы. Заявки на лабораторные и радиологические исследования стали электронными, и во многих случаях результаты тоже передавались в цифровом виде. В колоректальной хирургии увеличилось число пациентов, которым проводили лапароскопические операции. Важные решения теперь принимались не индивидуально, а на консилиумах. Если в 2012 году они занимали два часа, теперь на них уходило все утро.
У меня создалось впечатление, что после моего дела врачи стали бояться принимать решения, предварительно не обсудив их на консилиуме. Вероятно, им казалось, что в таком случае вина за возможные осложнения ляжет не только на их плечи.
После моего дела врачи боялись совершить ошибку и проводили различные тесты и процедуры скорее для прикрытия собственных спин, чем для благополучия пациентов. Мне сказали, что это связано с постоянной угрозой жалоб, судебных разбирательств и обращений в Генеральный медицинский совет. Такое поведение врачей часто вредило пациентам и приводило к пустой трате ресурсов.
Я был благодарен всем врачам и менеджерам, которые благосклонно отнеслись к моему возвращению в хирургию — сферу, которая мне всегда нравилась.
Как и ожидалось, Генеральный медицинский совет поручил Трибунальной службе практикующих врачей провести слушание на тему моей профессиональной пригодности. Наконец я мог сидеть в том же помещении, что и эксперт из Генерального медицинского совета, и, несмотря на всю его критику в мой адрес, он был признан комиссией ненадежным экспертом.