Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Я трижды возвращался в комнату, чтобы вынести из нее вещи. Когда настало время уходить, нужно было перенести две тяжелых коробки с бумагами и два пакета с личными вещами в зону ресепшн. Последний раз я прошел по коридору в 08:30, когда большинство заключенных уже ушли на работу, и попрощался со всеми, кто еще был.

А потом я ушел.

Кэтрин, наш сын Дэниел и мой шурин Том ждали меня на парковке в машине. Я помахал им и пошел на досмотр.

— Что у вас в пакетах и коробках? — спросил надзиратель.

— Бумаги и личные вещи вроде штанов, футболок, нижнего белья и туалетных принадлежностей, — ответил я.

— Не вижу причин для досмотра, поэтому бумажную работу закончим быстро. Сегодня в 14:00 вы должны прийти на встречу с офицером пробации. Вы обязаны следовать правилам условно-досрочного освобождения и в течение следующих 15 месяцев регулярно приезжать к офицеру пробации. Вам запрещено выезжать за пределы Великобритании. Другие условия указаны в этой бумаге, которую нужно подписать. Можете оставить себе копию.

Я подписал бумагу, не ознакомившись с условиями внимательно.

— Вы должны получить деньги — тюремное пособие и средства на личном счете.

Надзиратель сделал короткую паузу, подсчитывая сумму на калькуляторе.

— Тюремное пособие составляет 46 фунтов, — продолжил он. — Деньги на личном счете — это ваша тюремная зарплата и средства, присланные родственниками, всего 232,94 фунта, — сказал надзиратель и повернул ко мне калькулятор. — Всего вам положено 278,94 фунта, получите их наличными прямо сейчас.

Я знал, что кому-то дают больше денег, кому-то меньше, но сумма, которую должны были выдать мне, была совсем маленькой. Некоторым освобожденным некуда было идти, и эти деньги должны были помочь им продержаться до пособия, которое выплачивали только через шесть недель. Неудивительно, что некоторые из них намеренно совершали повторное преступление.

Какой смысл быть на свободе, если у тебя нет дома и приходится спать на скамейках в парке? Тюрьма подыскивала жилье для освобожденных, но часто это были самые плохие хостелы.

Я удивился, когда один из надзирателей предложил помочь донести коробки и пакеты до машины, припаркованной довольно далеко. Мы обнялись с близкими и загрузили мои вещи в просторный багажник. Меня посадили на переднее пассажирское сиденье, Том сел за руль, а Кэтрин и Дэниел расположились сзади. Мы проехали мимо бильярдной в корпусе Сэмфорд, где я провел много часов за чтением и письмом. Я в последний раз посмотрел на корпус и покачал головой, испытывая смесь злости и отчаяния. Это наказание никому не пошло на пользу.

Мы остановились позавтракать, и мне дали время почитать газеты.

Хоть встреча с соседями и пугала меня, все страхи улетучились на следующий же день. Я вышел на улицу завести свою машину, и двое соседей подошли поздороваться. Они крепко меня обняли и сказали, что я сильно похудел. Ни о чем не расспрашивая, сказали, что, если мне или моей семье что-то понадобится, я всегда могу обратиться к ним. Для меня это много значило.

Мечтая о моем освобождении, мы с семьей постоянно говорили о нем. Казалось, что до него еще очень далеко, и вот этот момент настал. Я выжил в тюрьме. Иногда казалось, что не получится. Многие врачи, предстающие перед Генеральным медицинским советом, совершают суицид. Теперь у Кэтрин снова был муж, а у наших детей — отец. Я пережил долгие и тяжелые дни и ночи в одиночестве. Теперь мы вместе могли разделить боль. Я мог есть все, что хочу, и не есть, когда не хотелось, и не быть при этом заподозренным в голодовке. Я мог звонить кому угодно, хоть и понимал, что записи телефонных разговоров могут быть использованы в будущем.

Я мог выходить из дома, бродить по магазинам, водить машину и долго гулять. Мне больше никто не говорил, когда ложиться спать, есть, заниматься спортом и просыпаться. Банкноты, монеты и кредитные карты казались мне странными, ведь я долгое время ими не пользовался. Разумеется, теперь я не получал зарплату, поэтому считал каждый пенс, потраченный на еду, различные принадлежности и одежду.

Свободу омрачала боль потери. До тюрьмы я работал более 40 лет и любил свою профессию. Мне нравилось встречать множество разных людей каждый день.

Были и другие проблемы. Мы были обязаны уведомлять страховую компанию, застраховавшую дом, о любых изменениях нашего положения, в том числе об осуждении в уголовном порядке. Когда Кэтрин сообщила им о том, что я в тюрьме, ей дали две недели на поиск другой страховой компании. Остальные компании были готовы пойти навстречу только при условии, что мы будем платить на 200 % больше.

Несмотря на все эти трудности, я был рад снова оказаться рядом с семьей. Мое погружение в нормальную жизнь началось.

Я знал, что будет нелегко, но был готов приложить все усилия.

Эпилог