Спасательный шлюп в полыхающем море

Зажёгся «ураган», голограмма Филипа Ричардсона мигнула и погасла.

* * *

Несколько минут я сидел в глухом здании, где ночевали всего два охранника — самый минимум: за безопасность отвечал ПТС, он же управлял всеми замками. В большом тихом здании я минут пять размышлял, что мне делать. Потом прошёл туда, где находилась память ПТС.

Благодаря многокамерному устройству различные функции ПТС изолировались относительно легко. Я мог отсоединить все сенсорные «комнаты» и без ведома ПТС что-то в них поменять. Разрежьте мозолистое тело в мозгу человека — правая полусфера не будет знать, что делает левая, не будет знать, что с той вытворяют. Но ПТС самопрограммируем, и для перепрограммирования правой полусферы мне нужны были инструкции от левой. Чтобы не задеть сторожки, выставленные Ричардсоном, требовалось отключать от целого по комнате за раз, задавать задачу, скачивать результат в цифровом виде и перед тем, как подключить снова, уничтожать все следы содеянного. Комната за комнатой я перехватывал инструкции, с помощью которых смогу отдавать ложные данные сенсорным комнатам.

Если бы я мог объяснить ПТС, чего хочу, вся процедура заняла бы полминуты, — а так на всё про всё ушёл целый час.

Вернувшись в интерфейсную комнату, я сказал:

— Я иду домой.

ПТС начал обрабатывать фразу, и она переключила запрограммированный мной триггер.

Сенсорные комнаты транслировали остальным блокам ПТС звук и картинку того, как я выхожу из комнаты, закрываю дверь, иду по коридору, спускаюсь по лестнице, покидаю здание и направляюсь к машине. ПТС увидел, как я в неё сажусь и уезжаю.

Всё это он видел — и не только. Он слышал, ощущал, обонял.

Одновременно сенсорные комнаты не давали ходу данным из интерфейсной комнаты, и ПТС не знал, что я всё ещё там, выключил свет и прячусь за архивными шкафами.

В остальном всё шло как обычно.

Глаз обмануть оказалось легко. Как и ухо. И детектор движения. И аспиратор.

* * *

Он пришёл около четырёх. В светлом проёме нарисовался мешковатый силуэт. «Свет», — сказал он, и комната осветилась. Он был одет в спортивный костюм. Серый. «Единица и ноль», — сказал он, — полагаю, код для восстановления системы, — и индикаторы, начиная с «урагана», один за другим погасли.

Он вызвал конструкт и сказал ему бесцветным голосом:

— Привет, Ричардсон.

Конструкт ответил, подражая его тону:

— Привет, Ричардсон. — Покачал головой. — Звук как из бочки.

Потом улыбнулся:

— Оживший покойник, а?

Мужчина в спортивном костюме сел спиной ко мне и молча смотрел на конструкта.

— Ну, поведай мне, как оно, — сказал конструкт. — Не всё же мне рассказывать.

— Смерть реальнее, чем ты можешь себе представить. Он мертвее, чем ты способен вообразить.

— Конечно. — Широкая улыбка. — Я конструкт. Я не умею воображать.

— Ричардсон мертвее мёртвого. Даже сам он не мог такого вообразить.

— Не в этом ли и был смысл опыта?

Мужчина в спортивном костюме не ответил.

— Не вижу радости на лице. Это же прорыв!

— Пожалуй. — Он полной грудью вдохнул и выдохнул. — Дай мне Бирли.

— Выше нос, — сказал конструкт. — Это грандиозное приключение. Ты пройдёшь весь путь и ничего не забудешь.

— Заткнись и дай мне Бирли.

Конструкт Ричардсона помедлил ещё чуть-чуть. Потом, без перехода, в голограмме возник Бирли.

— Привет, — сказал Бирли.

— Привет, Джексон.

— Выглядишь неважно.

— Мне говорили.

— Начнём с лёгких вопросов? — спросил Бирли. — Его любимый цвет и всё такое?

— Его конструкт меня больше не интересует. — Он встал. — Я пришёл только сказать, что мне пора.

— Хватит, — не выдержал я.

При звуке моего голоса он дёрнулся, но не обернулся.

— Ричардсон, сукин ты сын, — сказал я.

— Ричардсон умер.

— Ты мне говорил, — напомнил Бирли.

— Я говорю с Маасом, — без выражения произнёс он.

— Маас ушёл домой час назад, — проинформировал конструкт.

— Выключи его, — сказал я. — Я возвёл сенсорную баррикаду. ПТС не знает, что я здесь, и, пока я в комнате, не узнает.

— Хитро.

— Что хитро? — спросил Бирли.

— Не хитрее, чем подклеить себя в видеобанк CNN-4. Не хитрее, чем взломать базы данных коронера и полицейского участка.

— Большую часть работы сделал ПТС.

— Какой работы? — спросил конструкт.

— Выключи его, — повторил я.

— Бирли, — сказал он, — дай мне опять Ричардсона.

Голограмма тотчас переключилась.

— Тебе нужен Ричардсон? Вот он. Лучшее приближение. Не настоящий, конечно, но больше Ричардсон, чем я. — Он погасил конструкт и повторил: — Ричардсон умер.

— Ты меня использовал. Подбросил мне идею. Ты знал, что я создам конструкт.

— Я не он. Я — промежуток между. Я — пустота.

Он бочком придвигался к двери, а я наступал, видя его в профиль. Лицом он так и не повернулся.

— Хочется дать тебе хорошенького пинка, — сказал я. — Сколько времени потеряно!

Я мотнул головой на пустоту над проектором голограмм.

— Ну, ты его встретил. Посмотрел на себя глазами других. И как, стоило оно того?

Он помолчал, потом произнёс:

— Конструкт не удивился, увидев меня — вот что странно.

— Тебя трудно выбить из колеи, Ричардсон. Почему твой конструкт должен удивляться?