Спасательный шлюп в полыхающем море

Энергия взрыва ушла вверх через взрывозащитные выпускные клапаны — нынче всё проектировалось или перепроектировалось с учётом бомбистов. Но людей это не спасает, только постройки. Показали платформу, на ней — месиво скрученных тел. Как и на всех трансляциях с мест взрывов, цвета казались неестественными: от сотрясения кожа погибших слегка синеет.

Руки, ноги, лица, затылки.

— Ответственность за взрыв взяли на себя сразу три террористических группировки — «Деконструкция», «Афтершок» и «Последний вал», — сказал диктор.

В конце горизонтальной панорамы был Филип Ричардсон, посиневший, как остальные. Когда новость закончилась, я отмотал запомненную телевизором минуту назад и запустил опять. Остановил на кадре с Ричардсоном.

— Уйдите, — сказал я ассистентке. — Пожалуйста.

И позвонил в полицию.

— Вы родственник? — выслушав меня, спросила дежурный сержант. — Мы ничего не вправе сказать, пока не уведомлён ближайший родственник.

— Его физиономию показали по драному тиви!

— Правила есть правила. Подождите. — Она перевела взгляд с телефона на другой экран, отстучала запрос. — Так или иначе, список разрешено обнародовать. И да, сожалею. Ваш друг в списке погибших.

Я разорвал связь.

— Он мне не друг.

Дезертир.

* * *

Сначала я отверг мысль о создании конструкта Ричардсона. Мне нужна была не личность, а ум. Суть, а не поверхность. Но велика ли разница, в самом-то деле?

Возможно, сказал Ричардсон, надо только обучить машину притворяться. Возможно, как побочный продукт получится то, что нужно.

Я прошёл в интерфейсную комнату, где был — затея Ричардсона — установлен генератор голограмм. Вызвал Бирли.

— Привет, Маас, — сказал он.

— Привет, Джексон.

Бирли поднял бровь.

— Без фамилий? Это ново.

Он будто взаправду присутствовал в комнате — разве что вокруг тонкой пылью мельтешили крапинки искажений.

— Да. Будем друзьями.

Его смех был одновременно и ироничным, и дружелюбным.

— Хорошо. Давай.

— Джексон, сколько будет 52 689 умножить на 31 476?

— Моя чистая стоимость?

— Нет. Шутки в сторону. Чему равно произведение?

— Напомни числа?

— Издеваешься, Джексон? Ты не мог забыть.

Примерно тогда загорелось «предупреждение маломерным судам», но я им пренебрёг. Хаотические помехи давно уже не достигали ураганной силы. И точно, вскоре индикатор погас.

— Что у тебя на уме? — спросил Бирли.

— Вычислил ли ты произведение, пока решал, как ответить? Или сразу взялся анализировать, как ответил бы Бирли?

— Я не делал ни того, ни другого. — И впрямь, никакого «я», кроме грамматического, не было. — Не путайте меня и вашу машину, доктор Маас. Вы учёный. Вы знаете, о чём я. — Он отряхнул лацкан пиджака. — Я — элегантная иллюзия.

— Не подскажешь, куда мне инвестировать, Джексон?

Голограмма улыбнулась.

— Моя сильная сторона — создание компаний, не торговля акциями. Могу посоветовать разве то, что мне когда-то посоветовал папа. Не женись на девушке только потому, что другой дурак её любит.

Я улыбнулся, потом задумался. Говорил ли такое отец Бирли? Конструкту ведь главное — красное словцо. Впрочем, в этом он ничем не лучше Бирли настоящего.

Бирли настоящему, а теперь и конструкту было важно, чтобы слова возымели действие. И я ведь невольно улыбнулся, подумал, что миллиардер Бирли — свой парень.

А что, если с конструктом Ричардсона всё будет так же? Ричардсон воздействовал — и это действие я хотел воспроизвести — воздействовал на меня. Я стремился подхлестнуть свой ум. Что, если тут больше играет привносимое Ричардсоном эмоциональное состояние, чем конкретные идеи?

Нет, подумал я. Это смешно.

* * *

Решился я после телефонного звонка.

— Вы Маас? — спросила женщина.

Её чёрные длинные волосы были спутаны, глаза красны. На лице ни следа эмоций, как это бывает, когда много дней злишься, скорбишь или беспокоишься: мышцы устали отражать чувства, но чувство не проходит.

— Филип, — сказала она. — Я его… вдова, — нашла она слово после паузы.

Я и не знал, что Ричардсон женат. Он бросил не одного меня.

— Да, — ответил я и тут же повторил, помягче: — Да, миссис Ричардсон. Я доктор Маас. — Заплакал младенец, но миссис Ричардсон, кажется, не заметила. — Эллиот Маас.

— Вы не знаете, где он?

Я подумал, что ослышался. Открыл рот. Закрыл. Что ей сказать? Он умер, миссис Ричардсон. Смерть — не какое-то место. Где он? Да нигде. Миссис Ричардсон, его нет. Миссис Ричардсон, вашего мужа не существует. На его месте пустота, ничто, миссис Ричардсон…

— Простите, я неясно выразилась. — Она приложила ладонь ко лбу, закрыла глаза. — Прах, доктор Маас. Прах доставили к вам?

Я тупо пялился в экран.

— В морге сказали, что прах доставили мне, но я не получала. Я подумала, может, здесь какая-то ошибка. Может, его отослали на рабочий адрес Филипа. — Она открыла глаза. — Вам не привезли?

Невидимый ребёнок заорал заливистее.

— Не знаю. Могу проверить.

— Раньше… — Её рот задрожал, и она сжала губы. Глаза её заблестели. — Раньше было по-другому. Распоряжайся как хочешь. Но сейчас столько взрывов и столько… Я не видела его тела. Не попрощалась с ним. А теперь они и прах потеряли.

— Я выясню.