Словом, такой фатализм, который к тому же противоречил свойственной мне, как ученому, прозаичности, приводил меня в гнев. Мне казалось, будто меня принуждают мгновенно согласиться с тем, что я должен неизбежно признать себя побежденным, столкнувшись с трудностями, которые несет в себе положение больного. Мне хотелось выкрикнуть, что это не так, что я отнюдь не хочу поубавить свой теперешний пыл под предлогом, что скоро мне надоест. Я не желал закончить, как Мари-Одиль, лишившись одного глаза, или же как Люси с пришедшими в плачевное состояние почками. Напротив, я предполагал бороться дальше не только с болезнью, но также с самим собой.
Однако этого безобидного соображения, имевшего характер проклятия, было достаточно, чтобы посеять во мне сомнения. А когда ты вынужден противостоять болезни, нет ничего хуже неопределенности.
Лексикон диабета нередко включает в себя лексикон войны, я уже писал об этом. И это небезопасно. Если идет война, то она сталкивает тело не с болезнью, а сталкивает его с осознанием того, что ты болен. Это тем более справедливо, если речь идет о неизлечимой болезни, такой как диабет.
Для светлого будущего необходимо начать упражняться прямо сегодня. Я упражняюсь постоянно. Если однажды мне придется опустить руки, торжественно и слегка помпезно обещаю тут же поднять их снова. Это всего лишь диабет: мой диабет! И я должен обойти все преграды!
БОЛЬНОЙ Я: Я ужасно зол!
МЕДСЕСТРА КАРОЛЬ: Съешьте леденец с соком акации.
БОЛЬНОЙ Я: Но я не хочу никакого леденца!
МЕДСЕСТРА КАРОЛЬ: Все сосут леденцы, когда злятся… Все.
БОЛЬНОЙ Я: Нет, отнюдь нет, никто не сосет леденцов, когда злится, никто. Не знаю, откуда вы это взяли…
МЕДСЕСТРА КАРОЛЬ: Вы не говорили бы так, если бы сразу же положили в рот леденец с соком акации…
БОЛЬНОЙ Я: Я не хочу леденец с соком акации!!!!
МЕДСЕСТРА КАРОЛЬ: Ладно, ладно, не стоит из-за этого выходить из себя… Позвоните мне, когда, наконец, будете готовы съесть леденец с соком акации…
Этому сомнению сопутствовала еще одна новая проблема, она касалась книги о диабете, которую я хотел написать и которую обдумывал уже несколько месяцев. Если в итоге МЕДСЕСТРА КАРОЛЬ и МОЙ СОСЕД ПО ПАЛАТЕ превратились в полноправных литературных персонажей моего проекта, я не знал, что делать с Мари-Одиль, Сабиной или же Люси.
Должны ли были они тоже перевоплотиться в персонажей? Следовало ли мне обращаться с ними так же, как с другими, доводя их черты характера до карикатурных? Как ни странно, я не мог решить этот вопрос. Что-то останавливало меня, при этом я не понимал почему. Как рождаются литературные персонажи? Как они переходят из реального мира в вымышленный? В чем состоит разница между дневником, фантазиями и научным трудом? Могут ли сосуществовать такие разные формы?
И потом, рассказывать о болезни нелегко… Поскольку это звучит несколько пафосно. Поневоле. И на тебя ложится некоторая доля ответственности. Как шутить на такую тему? Как приглушить моменты сомнения в угоду идиллическому взгляду на «осознание болезни»? В конечном счете, возможно, моя дилемма состояла именно в этом? При том, что на МЕДСЕСТРУ КАРОЛЬ и МОЕГО СОСЕДА ПО ПАЛАТЕ ложилась наиболее легкая часть моего литературного проекта, мне не удавалось разобраться с более сложными характерами, которыми были Мари-Одиль, Сабина и Люси. На самом деле я противопоставлял их себе.
Желая положить конец своим сомнениям, я попытался реанимировать своих персонажей. То есть я поступил так же, как в первый раз: открыл тетрадь с записями и попробовал задремать, читая то, что в ней было написано. Я надеялся, что, возникнув из моих фантазий, они снова помогут мне. Но ничего не произошло, разве что я почувствовал легкую сонливость. Никаких голосов и никаких появлений. Казалось, что мои герои притихли, словно предлагая мне самому найти ответы на свои вопросы. Наконец, я совершенно проснулся, ничего не увидев во сне, как ожидал.
К черту Мари-Одиль с ее замечаниями! К черту, права она или нет! В конце концов, каждый идет вперед, как может. Не существует чудодейственной методики, которая годится для всех. Достаточно определить подходящий ритм и сделать так, чтобы он позволял нам без особых помех идти вперед. Мари-Одиль, по-своему, добилась этого, даже если по ходу дела ей пришлось пожертвовать зрением. Выбор зависел только от нее. Сабине и Люси, видимо, повезло меньше. Несомненно, им не помешала бы небольшая помощь.