— Поймите, я вас не агитирую за советскую власть, — продолжил я. — Вам столько лет, что вас поздно агитировать. Но вы всё-таки должны знать несколько вещей. Например, что ваш отец, сын аптекаря из Бессарабии, мог стать командармом 1-го ранга только в СССР. Ваш дед вполне мог эмигрировать, в те годы и из тех мест многие перебирались в Америку, которая, конечно, страна возможностей, весь Голливуд — это выходцы из украинских и белорусских местечек и их потомки. Но я не знаю в армии США ни одного пятизвездного генерала, который был бы потомком таких мигрантов. Актеры, банкиры, инвесторы — да, есть. Газетчики, писатели — тоже. Кто-то пробивался, кто-то падал на дно. Но вот сделать карьеру в армии ни один из них так и не смог.
— И что?
Якир выглядел очень недовольным.
— А то. Подумайте ещё и о том, что после возвращения из заключения вас без экзаменов приняли в институт и позволили в нем выучиться. Дали вот эту квартиру — она вам, кстати, нравится?
— Сойдет…
— Ну да, конечно. Когда ваш отец был жив, вы, наверное, жили лучше, — улыбнулся я. — Но ещё подумайте вот о чем — все эти подарки вам подарили только один раз. Больше их не будет. И если вы вдруг загремите снова, у вас отберут всё, и эту квартиру тоже. Ведь она получена от государства, которое прямо сейчас предаете уже вы.
— Ты угрожаешь? — Якир попытался приподняться, но под моим взглядом плюхнулся обратно на табурет. — Думаешь, всё и всех можно купить? Да, я благодарен, что моей семье дали эту квартиру, что нам с Валей позволили работать. Но я никогда не допущу, чтобы сталинские времена вернулись! Никогда!! И если для этого нужно будет сесть в тюрьму — значит, так тому и быть. И моя семья меня поддерживает! Они все со мной солидарны — сталинизм пройти не должен!
Пассаж про Сталина получился у Якира таким искренним, что я на мгновение растерялся. А потом мне резко стало скучно, я откинулся чуть назад и с легкой грустью посмотрел на Якира. Тот ощетинился, словно я собирался убеждать его в том, что сталинизм это прекрасно и даже в чем-то весело.
— Мне жаль вас, Петр Ионович, — сказал я. — Вы живете призраками прошлого и никак не хотите их отпустить. Отца вы не вернете, проведенные в лагерях годы — тоже. Но своей упертостью, своей борьбой непонятно с чем вы портите жизнь не только себе, но и своей семье. Вашу дочь уже отчислили из института, исключили из комсомола, у вашего зятя серьезные ограничения на творчество, что очень печально, потому что он талантливый автор, у него хорошие песни…
— И что ты предлагаешь? Отказаться от борьбы? И пусть эти сталинисты, которые всё ещё сидят в ЦК, возвращают нас в старые времена? В Праге СССР действовал так, что Сталин, наверное, очень радовался на том свете!
— Вы опять смотрите на частности, не замечая общей картины, — я покачал головой. — Чехословакия находится в таком месте, что её переход в НАТО рушит всю оборону стран Варшавского договора. Вот и всё. Поэтому там должно быть лояльное нам правительство, и это правительство не должно позволять себе шаги, которые ведут её прямиком в объятия наших дорогих западных партнеров. И ваша борьба против подавления выступления чехословаков — это борьба против советской власти. Квод эрат демонстрандум. И если вы не измените свою позицию, в следующий раз обыск у вас будет по полной программе. И не только у вас, а у всех, кто вовлечен в ваш небольшой кружок.
— Ты… — он запнулся. — Ты подменяешь понятия!
— К сожалению, нет. Это всё элементарно, если вы потрудитесь и рассмотрите карту Европы чуть более внимательно, а потом наложите на неё стрелочки плана Барбароссы. Уход Чехословакии в НАТО — это удлинение фронта, это увеличение армии, это лишние расходы, которые можно было потратить на исследование космоса или производство товаров народного потребления. Уход Чехословакии — это, например, непостроенные дома и невыполнение плана по переселению людей из бараков, в которых уже и жить-то нельзя. И это ещё я не учитываю нарушение кооперации в рамках соцблока, а также возможное бурление такого же интеллигентского дерьма в других странах, на которые тоже придется тратить силы и время. И всё это капиталисты получают фактически бесплатно — не считать же за расходы оплату гонораров для наших диссидентов или подачки таким, как вы, чтобы эта ваша пресловутая «Хроника» выходила вовремя!
— Я не беру денег у американцев! — взревел Якир. — Я не предатель!!
Он вскочил, табурет с грохотом упал, а в дверях кухни показалась его обеспокоенная супруга.
— Петя? — тихо спросила она.
— Иди к себе! — рявкнул он, и она безропотно скрылась. — Что ты себе позволяешь, начальник? Я никогда не работал ни на американцев, ни на англичан, ни на Уругвай! У меня есть зарплата, мне платят гонорары за статьи, за переиздания книги воспоминаний об отце! И Валя тоже работает! Нам не нужны деньги из-за границы!
Я молча наблюдал за этим припадком. Мне всё ещё было скучно, хотя мне наконец удалось вывернуть разговор туда, куда я и собирался. Впрочем, хватило Якира ненадолго — он быстро угомонился, вернул табурет на место и уселся сам.