Холодность, с которой он это произнес, таила столько угрозы, что вопрос прозвучал как последнее предупреждение. Это только усилило ярость Роберта де Монтгомери.
– Если у вас на совести нет преступлений, – выкрикнул он, – немедленно поклянитесь мне в верности! Немедленно клянитесь!
Офицеры в непосредственной близости от князя Тарентского инстинктивно подались в стороны, словно находились рядом с готовой взорваться бомбой. Все присутствующие окаменели.
Черные глаза Боэмунда сверкнули, нормандец наклонил голову и сплюнул.
– Я верен моему Господу! – загремел он. – Я верен моей родине и моим идеалам! Вы не являетесь ни одним из этой троицы, Роберт Дьявол!
Затем он повернулся спиной к
– Арестовать его! – заорал Роберт. – Стража, схватить его! Подчиняйтесь и сейчас же арестуйте князя Тарентского!
Но из всех военных полицейских, обеспечивающих безопасность Совета, ни один не осмелился поднять руку на Боэмунда, и тот беспрепятственно переступил порог; в дверях мелькнул его короткий плащ.
С бьющимся сердцем, почти задохнувшись, Роберт бросил быстрый взгляд на Годфруа Бульонского. Герцог Нижней Лотарингии ни разу не вмешался в разгоревшийся скандал. Сидя с пепельно-серым лицом, он, казалось, пребывал в страшном волнении. В нем явно шла внутренняя борьба – дружеские чувства к Боэмунду Тарентскому толкали его присоединиться к князю, а чувство долга удерживало от этого.
Роберт понял, что не следует мешкать, пока чаша весов склонится не в ту сторону, тем более что толпа ждала его реакции. В конце концов, хотя Боэмунд нанес ему жестокий удар, ничто еще не было потеряно. Ключом к незыблемости власти всегда была и будет решимость ее использовать. Он отцепил от своего ворота золотой диск папских полномочий и высоко поднял его, чтобы все могли видеть. Украшающие его три наложенные друг на друга короны ярко засияли в свете тактической голограммы.
– Напоминаю всем, что папа,
Собравшиеся снова зашептались. Роберт де Монтгомери, проявляющий великодушие в ответ на подобное оскорбление. Непостижимо.
– Но более я не потерплю ни малейшего ослушания. Любое сопротивление моим приказам, пусть даже на самом высшем уровне, будет
Роберт неожиданно понял, что эта речь воздействует на присутствующих намного сильнее, нежели то слабое вступление, с которого он начал. Никогда герцог Нормандский не бывал так силен, как в те моменты, когда его прижимали к стенке, и ему приходилось сражаться. В этом смысле вполне возможно, что Боэмунд оказал ему услугу, свирепо подумал он.
– Я требую победы! Я хочу ее, и я ее получу! Ибо, клянусь Богом, если, к несчастью, во время сражения я приду к мысли, что победа от нас ускользает и эти животные берут верх, я прикажу «Святому Михаилу» очистить всю равнину, испепелив ее энергетическими ударами с орбиты! Так что, или победителями будем мы,
Хотя некоторые офицеры казались шокированными подобным заявлением, многие горячо поддержали его. Солдаты были прежде всего людьми действия, и Роберт знал, что всегда можно добиться прекрасных результатов, если задеть их чувство чести и бросить вызов их способности преуспеть.
Само собой разумеется, полунамеком высказанная претором угроза уничтожить
Пора было заканчивать. Роберт снова взял слово:
– Что касается сообщения, присланного ренегатом-племянником князя Тарентского, вот мое решение: я отправлюсь на встречу.
После его заявления шум в зале еще усилился. Это воистину было последним, что присутствующие готовы были услышать из уст претора после всего, что произошло.
Роберт поднял руку, призывая к спокойствию.
– Да, друзья мои, я явлюсь на эту недостойную встречу. Но я пойду не для того, чтобы вести переговоры. Нет, никогда я не опущусь до переговоров с преступником или, хуже того, с дьявольскими тварями, которые его сопровождают. Я пойду на эту встречу только для того, чтобы предъявить врагу ультиматум: отступите, или погибнете!
– С ума сойти! Откуда в этих провалах может взяться столько воды, когда ее так мало на поверхности!