Среди собравшихся возникло некоторое беспокойство. Хотя это ни для кого уже не было секретом, политика полного завоевания планеты никогда еще так открыто не провозглашалась представителем высших сфер власти. А покорение целой планеты подразумевало долгую войну, очень долгую. Решительно, речь, которую Роберт замыслил вдохновляющей, все дальше заводила его в болото.
– Эти гнусные создания осмеливаются восстать против нас? Ну что же! Мы раздавим их, словно тараканов, коими они и являются! Я хочу, чтобы в час пополудни наши войска были готовы к атаке и помешали атамидам полностью развернуть свои силы. Я хочу, чтобы наши легионы спустились в долину и смели их ряды, показав, что мы не боимся их, и устрашив возможные подкрепления!
В аудитории возникло волнение. Послышался неодобрительный ропот, хотя, как это часто случается, определить его источник было невозможно. Роберт продолжал, не останавливаясь и делая вид, будто ничего не заметил. Однако слегка повысил голос.
– Чем дольше мы будем ждать, тем многочисленнее они станут! Кто знает, сколько их еще появится, если мы будем тянуть до бесконечности? Поэтому я хочу, чтобы мы бросили все наши силы – а они, поверьте мне, велики – против этих паразитов и без промедления изничтожили их. Послание остальным народам Акии станет только красноречивее: сопротивляться крестоносцам бесполезно! Я хочу…
Внезапно с первого этажа раздался чей-то пронзительный голос.
– Сеньор претор! – выкрикнул пультовик. – Сеньор претор, срочное сообщение…
– Не перебивайте… – начал Роберт де Монтгомери, пораженный наглостью техника.
– Мне очень жаль, сеньор претор, но это сообщение от
Все заговорили одновременно, подняв в зале волну шума. Новость заставила общее напряжение подскочить на несколько градусов, хотя оно и без того зашкаливало.
Теперь, когда техник публично объявил о послании,
– Выведите его на тактическую голограмму, – приказал он пультовику.
Лицо Танкреда Тарентского возникло над собранием, прямо рядом с головой Роберта. Под куполом разнесся голос самого знаменитого дезертира НХИ.
– Я, Танкред Тарентский, военачальник Великой армии атамидов, предлагаю достойные переговоры между штабами двух лагерей. Я буду ждать в течение полного часа в месте, координаты которого содержатся в данном сообщении. Я даю мое слово, что ни одному человеку, соблюдающему нейтралитет, положенный при переговорах, ничто не грозит. Любое безоружное воздушное судно, поднявшееся в воздух и направляющееся к месту переговоров, не будет сбито. По истечении часа мое предложение утратит силу.
Видео, несомненно, было записано только что. Танкред стоял с обнаженной головой, но в экзоскелете, – кстати, запись велась, по всей видимости, с другого экзоскелета. А позади него сомкнутыми рядами проходили сотни атамидов. Лицо злейшего врага Роберта было усталым, даже постаревшим, однако, как всегда, выражало несокрушимую решимость и неумолимую волю. Он произвел сильное впечатление на присутствующих.
– Значит, этот ренегат действительно полководец их армии! – наивно воскликнул один из генералов.
– Разумеется, он! – рявкнул Роберт.
Он едва не добавил «Идиот!», но сейчас было не время настраивать против себя высокопоставленных военных.
Смятение, последовавшее за обнародованием послания, ясно доказывало, что оборот, который принимали события, начал всерьез тревожить большинство собравшихся. Понимая, что необходимо немедленно остановить закручивающуюся спираль пораженчества, герцог Нормандский решил продемонстрировать свою непреклонность.
– Штаб священной армии не может опуститься до того, чтобы принять подобное предложение! Мы не позволим какому-то дезертиру, к тому же еще и ренегату, диктовать нам, как себя вести, точно так же как не можем вступать в переговоры с атамидами! С таким же успехом мы могли бы договариваться с бродячими собаками, чтобы они лаяли где-нибудь в сторонке!
Последняя фраза должна была вызвать смешки, по крайней мере среди ультра. Но ее встретило полное молчание. Зрелище атамидских войск посеяло смятение среди офицеров. Они уже не были так уверены в своем превосходстве. И прямое последствие этих перемен: предложение Танкреда, которое еще несколько дней назад было бы встречено с презрением, внезапно показалось достойным внимания.