Спаситель мира

Атамидский воин помог Танкреду встать на ноги. Живот болезненно дергало, хотя рана казалась поверхностной. Нательный комбинезон частично защитил его, но если бы удар шпагой не уничтожил оружие, он был бы уже мертв. Танкред втянул шлем и смог наконец утереть катившийся со лба пот.

– Спасибо, – только и сказал он воину, который помог подняться и спас ему жизнь.

Воин не понял незнакомого слова, но его смысл вполне уловил. Танкред оглядел плато и удостоверился, что бой был столь же кровавым, сколь и коротким. Коммандос лежали в самых разных позах, пронзенные копьями или убитые Танкредом. Чуть правее уткнулось лицом в землю тело Раймунда де Сен-Жиля, руки и ноги раскинулись крестом, между лопатками торчало копье. Поза была столь симметричной, что казалась совершенно неестественной, словно граф только притворялся мертвым. Но Танкред видел, что он больше не дышит. С одним из самых ожесточенных ультра НХИ было покончено.

В десяти шагах от него упала на спину верхняя часть тела Praetor peregrini

. Ноги, все еще скрепленные с тазом, валялись в шести метрах дальше. Танкред подошел к торсу, наклонился и нащупал пальцем клапан ручного втягивания шлема. Раздался щелчок, и золотистая сфера тихо исчезла в вороте экзоскелета, обнажив голову находившегося в нем человека. Танкред сразу его узнал.

Это был не Роберт де Монтгомери, что Танкред и так уже знал. Однако он не ожидал, что самозванцем окажется Леон Ковальски, командир смешанного подразделения п/к, который предал первую посланную для колонизации экспедицию и устроил резню, которая должна была послужить предлогом для девятого крестового похода. Танкред вновь увидел его всего один раз, во время ночной вылазки в святилище А’а. В то время преступник уже взял на себя командование подразделением сил специального назначения. Определенно Роберт сделал из него штатного убийцу.

Затем Танкред вернулся к тому месту, где прежде уже ждал с атамидским эскортом. Конечно, он надеялся найти выживших, но не питал особых иллюзий. И действительно, все, за исключением того, кто спас ему жизнь и чьего имени он не знал, обугленные или искромсанные оружием спецвойск, лежали в пыли. Все, даже Арнут’хар.

Танкред бросился к нему и опустился на колени. Крупное тело атамидского военачальника было неподвижно, вся правая часть сильно обожжена. Смешанная с пылью фиолетовая кровь толстым слоем покрывала его лицо. Внезапно веки его распахнулись, и глаза с желтыми прорезями зрачков заметались в орбитах.

– Арнут’хар! – воскликнул Танкред. – Не умирай! Арнут’хар, прошу тебя, ты нужен своему народу, чтобы победить!

Но краткое усилие, на которое воин еще оказался способен, открыв глаза, оказалось последним. Он снова смежил веки, будто испытывая облегчение оттого, что не нужно больше бороться. Тело его обмякло, рот навсегда остался открытым.

Хотя, в отличие от мудрецов, воины могли мысленно передавать только самые простые понятия или отдельные слова, Арнут’хар на пороге смерти нашел в себе силы поделиться своей последней мыслью с Танкредом:

– Нет… мой брат… Моему народу… нужен… ты…

* * *

11:06

Как только я вернулся в пещеры, мной немедленно занялся наш медик, Теодор Жанайя. Если отвлечься от наскального окружения, его медпункт ничем не уступал обычным полевым военным госпиталям, что само по себе неудивительно, поскольку все находящееся там оборудование было позаимствовано на армейских складах. Однако здесь не было нанохирургического ложа, слишком сложной для использования при наших ограниченных возможностях технологии. Поэтому, в отличие от военных госпиталей, где, если в раненом еще хоть чуть-чуть теплилась жизнь, дорогущее ложе клеточного восстановления почти стопроцентно гарантировало выздоровление, наши раненые, особенно раненные серьезно, были обязаны своим выживанием везению, а еще талантам Теодора.

– Черт возьми, Альберик! – воскликнул тот, задрав мою перепачканную в грязи рубашку, чтобы обследовать грудную клетку. – Зверюга не промахнулась. Вот что называется пересчитать ребра!

Смеясь над собственной шуткой, он вооружился ручным сканером, вставленным в специальный паз рядом с медицинской кроватью, и принялся медленно водить им по моему ушибленному боку.

– Хорошенькая гематома. Представляю, какой роскошный пируэт ты проделал! Это напоминает мне…

– Прости, док, – прервал я его, пока он, по своему обыкновению, не пустился в нескончаемый монолог. – Я не могу оставаться здесь, пока ты не проведешь все обследования, которые задумал. У нас есть совершенно неотложное дело!

– А, хм… понятно, – мгновенно посерьезнев, кивнул он. – Я только проверю, не задето ли легкое, а потом дам болеутоляющее, пока у тебя не появится время подлечиться.

Порой Теодор Жанайя мог показаться своим пациентам надоедливым, да и юмор у него бывал тяжеловат, но когда того требовали обстоятельства, можно было смело рассчитывать на его профессионализм.

И тут появился Паскаль.