Спаситель мира

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Но мы не можем сейчас забрать тела. Вернемся за ними позже, когда все будет кончено.

Он чуть не добавил «Если останемся в живых», но в последний момент сдержался. Ему не хотелось лишний раз нагнетать тоску в и без того невеселых обстоятельствах.

Молодой человек знал, что с атамидским военачальником, который изначально был самым свирепым его противником, а потом стал самым горячим приверженцем, Танкреда связывали особые чувства. Потеря Арнут’хара тем тяжелее подействовала на экс-лейтенанта, что совпала с известием о смерти отца. Но нормандец старался похоронить терзавшую его ужасную скорбь глубоко в душе. Ему предстояла решающая битва. Боль придет потом.

Вот уже несколько минут шум снаружи постоянно нарастал. Похоже, атамиды что-то хором скандировали.

На контрольном экране тестера экзоскелета Танкреда высветилось: «Внутренние операционные программы – Система функционирует».

– На этот раз порядок, – воскликнул Танкред. – Можно начинать!

Он отсоединил подключавший его к тестовой консоли универсальный кабель и быстрым шагом направился к выходу из палатки, на ходу защелкивая последние предохранительные клапаны на предплечьях. Его боевой экзоскелет «Вейнер-Ников» улучшенной модели был приведен в рабочее состояние.

– Ты забыл свою Т-фарад! – окликнул его Льето.

– Я не забыл, – лаконично ответил Танкред.

Собравшиеся на небе тучи были черны, как никогда. Шум, исходящий от армии атамидов, стал оглушительным. Внезапно Льето понял, что именно они только что кричали. Они скандировали имя Танкреда. Они выкрикивали его, выделяя два слога на атамидский манер, и получалось что-то вроде «Танкрейд». Сотни тысяч воинов в один голос выкликали в т’уге имя своего предводителя у стен Нового Иерусалима. Солдаты священной армии при всей мощи, которая за ними стояла, конечно же, не могли остаться глухи к такой демонстрации боевого духа.

Оба дезертира вскочили на першеронов и приблизились к краю возвышенности, на которой был расположен операционный центр. Когда толпа заметила их, раздался громкий вопль, от какого в библейские времена пали бы стены осажденного города. Танкред остановился, глядя на это зрелище – столь же поразительное, сколь и ужасающее; Льето неизменно держался рядом.

Множество атамидов заполнили долину из края в край: куда ни глянь, повсюду было черно от них. И только Новый Иерусалим возвышался над этим живым океаном подобно кораблю из камня и термобетона, в свой черед выплескивающему поток солдат, который выделялся серым цветом и металлическим отблеском своих волн и выглядел не менее внушительно, чем атамидская армия. Полки армии крестоносцев занимали позиции вокруг города на полосе шириной в три километра – граница, за которой Танкред расположил свои войска, чтобы они оставались вне досягаемости для башен ближней защиты.

– Можно подумать, мы вернулись в Средневековье, – выдохнул Льето. – Две армии лицом к лицу, готовые схлестнуться в схватке.

– Другими словами, варварство в самом чистом виде, – мрачно заметил Танкред. – Солдаты будут рвать друг друга на части, пока один из лагерей не возьмет верх, числом или технологическим преимуществом. Господи, как бы я желал, чтобы у Альберика все получилось!

– Ставки сделаны. Выбора нет, придется идти до конца.

– Так ветры непогожие и бури, Мятежно вылетая на простор, Темнят лазурь небесную, земле же Стихийное несут опустошенье…

[45]

Нормандец ненадолго умолк, а потом резким движением взялся за рукоять ионизированного лезвия. Он превратил его в «меч-бастард» – длинный обоюдоострый клинок, которым в последнее время привык сражаться. Сделав глубокий вдох, он чуть было не сказал: «Помоги Господь!» – но внезапно одумался, поняв, что такого рода выражения потеряли для него всякий смысл. И в конце концов произнес почти шепотом: «За атамидов…»

Льето медленно кивнул и немного громче повторил:

– За атамидов!

Тогда Танкред высоко поднял свой меч, лезвие которого отбрасывало мерцающие отблески, и изо всех сил прокричал:

– ЗА АТАМИДОВ!

Ему ответил чудовищный вопль, от которого на многие километры вокруг содрогнулась земля.

* * *

12:35

Воздух в помещении был такой холодный, что Юс’сур дрожал. Именно это ему и нравилось в троглодитских жилищах – свежий воздух. А ведь хороший атамид любит жару, не стремится убежать от нее, впускает ее в себя, приручает и укрощает! Но на самом деле Юс’сур никогда и не считал себя хорошим атамидом.

Он не стал зажигать ни лампы, ни огня, так что царила полная темнота. Это тоже ему нравилось. Еще одно чувство, делавшее его плохим атамидом. Хороший атамид привык жить в мире ослепительного света и не щурится, даже глядя на А’пио!