Спасти Феникса

Судя по количеству зевак, которых увидела Фу, когда оглянулась, это был как раз последний случай.

Однако тело само на погребальный костер не заберется. Она обернула руки до самых локтей тряпками, однако вылавливать труп из канализации не спешила.

– Нам нужна телега, – заявила она. – И дрова. Это наше причастное.

– У тебя есть его тюфяк, – сказал человек, щеголявший в цветастом фартуке воробьиного мясника. – Вытаскивай его на нем. Дрова ждут у ворот. А в качестве причастного можешь забрать его зубы.

Она бросила на говорившего злобный взгляд и только потом вспомнила, что под маской ничего не видно.

– Ага, я потащу дырявого грешника через весь город прямиком мимо ваших загонов со скотом и мимо рынков, а потом подожду, когда чумной маяк загорится снова, чтобы забрать все, что от вас останется. Мне нужна телега.

– А я вижу одного грешника и трех костокрадов. Вытаскивайте его.

Фу прикусила губу. Она не могла рисковать и вынуждать лордиков прикасаться к чумному трупу. Ворота к восточной дороге зияли по другую сторону канала. Возможно, у нее получится дотащить туда тело самостоятельно.

Голубь кивнул Воробью и ускакал. Воробей-мясник скрыл в ладони усмешку.

Они задумали что-то еще.

– Фу… – начал было Тавин.

– Я справлюсь, – прервала она.

Времени на всю эту дворцовую чепуху не оставалось. Она должна была вытащить их отсюда раньше, чем вернется Голубь.

– Одна? – прошептал Тавин.

– Да, Писун, – ответила она. – Одна. Оставайся там.

Спустилась по ступеням. Мята в клюве маски не справлялась с чумной и навозной вонью, поэтому она стала дышать через рот.

– Пошла работа, – засмеялся кто-то сверху. – Говорил вам. Вороны в дерьме чувствуют себя как дома.

Фу поставила узел на ступени, подтянула грязный матрас к грешнику, взялась за ближайшую руку и потянула. Мужчина не сдвинулся.

Вместо этого он закричал.

Фу отпустила его быстрее, чем горячий уголь. Взметнулась туча мух. По ее рукам и ногам пробежала жуткая судорога, кончики пальцев зудели. Сломанный меч качался на боку, как капкан.

Еще живой. Каким-то образом грешник был все еще жив. А это означало лишь одно.

Когда, а не если.

Кровавый рот мужчины приоткрылся, раздался тоненький скип:

– Смилуйся.

Глава тринадцатая

Милосердие мертвых богов

Когда Фу первый раз попыталась ухватить сломанный меч, он вырвался и лязгнул о каменные ступени, застыв рядом с грешником.

Во второй раз она держала его крепко, но свет дня дрожал на обломанном лезвии, а обмотанная тряпьем рукоятка в трясущемся кулаке не слушалась.

– Думаю, ее ручонки полезнее без этих тряпок, – пошутил Воробей с верхотуры канала.

Она услышала скрип гвоздей и обернулась. Тавин стоял вполоборота к Воробью. Побелевшие кулаки тянулись туда, где под вороньим плащом скрывались его собственные короткие мечи. Если бы он был Вороной, она бы дернула себя за капюшон, сигнализируя «Не заводись». Будь он Вороной, он бы сам знал, что не стоит нарываться на неприятности.

Она откашлялась. Громогласно. Сработало: он повернулся к ней, руки безопасно сложены на груди. Пока.

Грешник у ее ног бился в конвульсиях.

Желудок Фу стал гнездом ядовитых змей, готовым предать ее после первого же неверного движения.

Как это делал Па? Воспоминания разбежались, как мыши по темным углам. Он снимал маску. Двенадцать печей ее побери, если она сейчас снимет маску и покажет свое лицо!

Па прибегал к голосу Безопасности. У него была Фу, его помощница. Она же здесь не имела ни того ни другого.

Все, что она имела, сосредоточилось в милосердии, сжатом в дрожащей руке. И подошло время его оказать.

Она опустилась рядом с грешником на колени.

– Я Ворона, – сказала она ему. Спокойствие собственного голоса потрясло ее. – Я здесь для тебя.

Грешник улыбнулся.

Она хотела бежать с дороги, подловившей ее таким образом. Она хотела оставить этого человека подыхать в дерьме. Она хотела выбросить за спину меч вождя и больше не оглядываться.

Ты должна держать глаза открытыми.

Фу положила одну ладонь на соленый лоб и опустила лезвие на горло грешника.

И сделала то, что делал Па.

Плоть разошлась слишком легко. Фу сама чуть не задохнулась, возясь с мечом, пока человек дергался. Кровь забрызгала ей руки, забрызгала грешника, забрызгала каменные ступени… Неужели со всеми грешниками Па происходило то же самое? Правильно ли она все сделала?

Кровь жгла ее рот… нет, нет, по ее дрожащему подбородку текли соленые слезы, слезы, которые она не могла понять, не могла унять… Она была милостива, она поступила так, как поступил бы Па, она подарила грешнику то, чего он хотел… Она была вождем, она была вождем, она была вождем…

Откуда-то издалека донеслись слова Воробья-мясника:

– Тебе повезет, если ты так же легко отделаешься от дворянства Олеандра.

Гадюшное гнездо у нее в животе трещало по швам. Она не знала, виной тому угроза или кровь. Она должна выбираться из этого дерьма, пока не облажается еще в чем-нибудь.