Спастись и сохранить

Мишель тычет в Веру, крутит невидимый руль: умеешь машину водить? Та качает головой.

Ну вот. А он умеет. Мишель перехватывает «стечкин» за ствол, подходит к Лисицыну сзади и наотмашь бьет его рукоятью по затылку.

8

— Она ждет тебя. Она любит тебя и ждет. Твоя Катя. Скучает по тебе. Ты же помнишь, какая она красивая? Помнишь, как вам было хорошо вместе? Тебе нужно проснуться, Юра…

Сколько она так его заговаривала? Полчаса, час?

Он пробовал открывать глаза, но в них колыхалась муть. И только вот теперь что-то проблеснуло в них осмысленное: от человека, а не от сколопендры.

Лисицын пытается подняться с пола, но наручники — Вера достала откудато — его одергивают. Он разглядывает их непонимающе и раздосадованно, но это уже обычная людская досада.

— Ты как? — спрашивает у него Мишель.

Он разевает рот беззвучно, забыл, что так она его не поймет. Показывает ей свое прикованное запястье. Узнал, кажется.

— Это они тебя, — говорит ему Мишель. — Я сейчас ключ поищу. Я сама еле успела спрятаться. Слава богу, ты жив. Не говори ничего, не говори, я глухая же!

Он мигает, плывет, опять обмякает. И все равно Мишель знает: он очнулся.

Вера идет за ней в комнату.

«Поедем с нами. Возьмем грузовик и поедем», — предлагает Мишель.

«Отец говорил, они там все помнят».

«Все они забыли. Даже про бес. молитву эту ничего не помнят».

Вера колеблется, смахивает челку. Утирает рукавом нос. Глаза у нее красные. Ревела над отцом. Потом взяла себя в руки.

«Вдвоем мы точно с ним справимся. А тебе тут оставаться нельзя. Если твои вернутся. Тут куча народу была. Все разбрелись. Что будешь делать?»

Вера кивает на дверь — на пристегнутого к батарее Лисицына: «А он обратно бешеным не сделается?»

«Я буду его пасти. Грохну его, если что. — Мишель вздыхает. Добавляет: — Может, он вообще выздоровел!»

Вера все никак не может решиться.

«Думаешь, мне самой не страшно? — пишет Мишель. — Может, у меня тоже родители враги народа, откуда я знаю! Но тут оставаться нельзя. Надо ехать!» «Парня моего тут нет. Я его буду его ждать. Может, он тоже протрезвеет».

На этом карандаш ломается совсем.

Ключи от грузовика Мишель клянчит у нее как глухонемая — жестами; та притворяется, что не понимает, пока ей не надоест Мишель унижать, — и только после этого лезет в карман человеку с распухшей головой, который почему-то забыл раздеться.

Мишель стоит над Лисицыным, держит его форму в руках. Думает: одевать его, не одевать? Потом разбрасывает перед ним. Расстегивает наручник, снимает осторожно с руки. Отходит на шаг.

— Юра! Ты слышишь меня? Кивни, если слышишь.

Лисицын вздрагивает, открывает глаза, кивает. Щурится. Улыбается ей. Узнал.

— Ну вот и хорошо. Ну вот и ладно, — говорит ему Мишель. — Значит, теперь мы можем ехать дальше, да? В Москву.

Он тяжело встает. Рассеянно собирает свою форму, закоченелыми руками влезает в рукава. Проводит пальцами по разбитому затылку, растерянно смотрит на сукровицу, морщится от боли. Вера стоит, наблюдает.

«Что тут было?» — пишет он на стекле.

— Ты подрался с местными, — отвечает Мишель. — А потом пришли одержимые. Сожрали кого-то, кто-то убежал. Я спряталась.

Юра чистит погоны, отряхивает пыль с формы, расстроенно скребет коросту на папахе, дышит на кокарду. Пытается застегнуть медные пуговицы на шинели непослушными от недавней судороги пальцами. Ощупывает пустую кобуру. Смотрит на Мишель с подозрением. Она жмет плечами.

— Есть ключи. Сядешь за руль?

Он соглашается. Но движется медленно, как контуженный. Носом у него каплет красное.

Выходят во двор. Вера за ними — лицо сморщенное, как будто ей не двадцать лет, а шестьдесят. Ветер гоняет туда-сюда дверь избы с названием «Берендеево». Лисицын бредет, потерянный, к грузовику. Забирается в кабину, вставляет ключ в замок зажигания. Воздух окрашивается сизым, приключением начинает пахнуть.

Мишель идет открывать ворота. Она опустошила это место, принесла сюда беду. Лисицынский пистолет оттягивает ее рюкзак.

Вера плетется за ней — злость и боевой настрой покинули ее, она готовится к одиночеству. Когда ворота открыты, она ловит Мишель за рукав. Валенком пишет на снегу такими большими буквами, как будто с самолета их должны прочесть: «ПОМОГИ С ОТЦОМ».

Мишель стоит, не хочет отвечать сначала. Машина уже под парами, Лисицын завербован, можно прыгать и мчать в Москву. Как помочь? Хоронить его? Мерзлую землю сейчас долбить? Ну нет.

Тогда Вера сужает глаза, берет Мишель двумя пальцами за подбородок.

— Зачем?!

— Что — зачем?! — та выворачивается.