Конечно же, я был не против. По пути наверх я захватил из холодильника две бутылки пива, и мы устроились на выбеленном балконе. Джейс начал было вещать фразами типа «рад тебя видеть» и «хорошо, что мы в одной команде», но я перебил его:
– Джейс, это же я, Тайлер. Ну на кой хер мне сдался твой приветственный официоз?
Он неловко засмеялся, и после этого общаться стало проще. Мы предались воспоминаниям. Наконец я спросил:
– Что слышно от Дианы?
– Почти ничего, – пожал он плечами.
Я решил не развивать тему. Когда мы прикончили по паре пива и вечер сделался тихим, а воздух прохладным, я поинтересовался, как у него дела. В личном плане.
– Не до того было, – ответил он. – Ты, наверное, и сам догадался. Первые посевные запуски уже не за горами. Гораздо ближе, чем считает пресса. Эду нравится иметь фору в информационной игре. Он почти всегда в Вашингтоне, за нами пристально наблюдает сам Клейтон, и мы в фаворе у его министров – по крайней мере, пока. Ну а мне – вместо того, чтобы заниматься проектом, той работой, которую я хочу делать, которая мне попросту необходима, – остается разгребать административное говно, которому не видно ни конца ни края. Это…
Он беспомощно всплеснул руками.
– Большой стресс, – подсказал я.
– Большой стресс. Но мы все же продвигаемся. Дюйм за дюймом.
– Кстати говоря, я не нашел твоей карточки. В клинике. У всех остальных сотрудников, включая руководство, карточки есть, а у тебя нет.
Он отвел взгляд, потом усмехнулся. Вернее, издал нервный лающий смешок:
– Ну… Мне бы хотелось, чтобы ее там и не было, Тайлер. Какое-то время.
– У доктора Кенига были другие соображения на этот счет?
– Доктор Кениг полагает, что все мы слегка тронулись умом. И это, конечно же, чистая правда. Я не говорил, что он устроился врачом на круизный лайнер? Можешь себе представить, как Кениг в гавайской рубахе раздает туристам таблетки от укачивания?
– Просто расскажи, в чем дело, Джейс.
Он устремил взгляд на восток, на темнеющее небо. В нескольких градусах над горизонтом виднелся еле заметный свет. Не звезда; скорее всего, один из стратостатов его отца. Наконец Джейс заговорил чуть громче шепота:
– Вообще-то, я побаиваюсь, что меня оттеснят на второй план. Как раз когда мы начнем получать первые результаты. – Какое-то время он пристально смотрел на меня. – Как бы я хотел тебе довериться, Тай.
– Здесь, кроме нас, никого нет, – сказал я.
И тогда наконец он перечислил симптомы – негромко, педантично, словно читал список технических характеристик, как будто боль и слабость имели не больше эмоционального веса, чем перебои зажигания в неисправном двигателе. Я пообещал, что сделаю кое-какие анализы и не стану вносить результаты в свою документацию. Он кивнул в знак согласия, после чего мы сменили тему и открыли по третьему пиву. Вскоре он поблагодарил меня, пожал мне руку (быть может, чуть более торжественно, чем следовало) и вышел из дома, который сам для меня арендовал; из моего нового непривычного дома. В ту ночь, улегшись в постель, я задумался о Джейсоне, и это были тревожные мысли.
Что у него внутри
Я многое узнал о «Перигелии» от пациентов: ученых (обожавших почесать языком) и сотрудников руководящего звена (как правило, менее разговорчивых), а также от членов их семей (те понемногу отказывались от трещавшей по швам страховой медицины в пользу корпоративной клиники). Сам того не заметив, я сколотил полноценную семейную практику. Моими пациентами по большей части были отважные и решительные люди, способные заглянуть в самую суть реальности Спина и не отвернуться от нее. «Оставь пессимизм, всяк сюда входящий, – сказал мне один программист разведывательных устройств. – Мы прекрасно знаем, сколь важна наша работа». Позиция, достойная восхищения. И к тому же заразительная. Вскоре я считал себя одним из них: стал частью проекта по распространению человеческого влияния на бурлящий поток внеземного времени.
Иногда по выходным я ездил на побережье, к площадке Космического центра Кеннеди, и смотрел, как в небо с ревом взмывают модернизированные «Атласы» и «Дельты», оставляя после себя чащобу недавно возведенных пусковых платформ. Время от времени, поздней осенью и ранней зимой, Джейс откладывал дела и приезжал туда вместе со мной. Ракеты выводили на орбиту простейшие АРУ, запрограммированные аппараты для рекогносцировки, нехитрые наши окошки с видом на звезды. Если миссия проходила успешно, возвратный модуль, плавно опустившись в Атлантический океан или на солончак Западной пустыни, приносил вести из бескрайнего мира за пределами нашего ограниченного мирка.
Меня восхищала грандиозность запусков, но Джейса, по его собственному признанию, зачаровывало воплощенное в них релятивистское расхождение с земной реальностью. Эти скромные модули проводили за пределами барьера недели и даже месяцы, измеряли расстояние до удаляющейся Луны или растущее Солнца, но в нашей системе отсчета падали на Землю тем же вечером, словно зачарованные виалы, хранящие в себе куда больше содержимого, чем можно подумать на первый взгляд.