Список Мадонны

Он начал переходить открытое поле, обходя грязные лужи и ускоряя шаг, поскольку уже начали падать первые капли дождя. Небольшая церковь, которая в мечтах Полдинга должна была превратиться в кафедральный собор, была едва различима, после того как дождь усилился. Бернард Блейк побежал. Он никогда не видел таких дождей, как в Новом Южном Уэльсе: тяжелых и густых, словно туча разверзалась прямо над вашей головой. К тому времени как он добрался до скромного каменного дома, в котором они с Полдингом располагались, когда бывали в Сиднее, он промок до нитки. Там у него было место для сна и работы, ничего более. Во всем доме было только одно приличное помещение: отчасти библиотека, отчасти общая комната, в которой Полдинг принимал гостей и где в час каждого второго дня он встречался с Бернардом Блейком, чтобы обсудить церковные дела. Бернард Блейк посмотрел на часы. Было без двух минут час, а Полдинг слыл пунктуальным человеком. Но он не собирался бояться гнева этого монаха, ставшего администратором, больше, чем уже боялся.

И не то чтобы он относился к Полдингу с презрением. Напротив. Он считал этого человека искренне увлеченным своим делом. Он просто заблуждался, как и все остальные. Бернард глубоко вздохнул, переодеваясь в сутану. Полдинг раздражал его. Неспособный видеть, не говоря уже понять его предназначение, он вел себя настолько серьезно и уверенно, будто верил в то, что умеет это делать. Бернард Блейк закончил переодеваться в десять минут второго. Еще около десяти минут он читал книгу. Затем, поправив сутану, которая не нуждалась в том, чтобы ее привели в порядок, он неспешно направился туда, где, как он знал, Полдинг уже кипел от нетерпения.

Но епископ Джон Беде Полдинг в этот день думал о более серьезных вещах, нежели об опоздании своего секретаря-доминиканца. Он сидел за своим письменным столом, не обращая внимания на дождь, барабанивший по окнам. Рано поседевшему, с широким румяным лицом и здоровым чувством юмора, указывавшим на предшествующую монашескую жизнь, ему нелегко приходилось в стране, где правила не симпатизирующая религии нация, не так давно вставшая на путь того, что странно называлось «католической эмансипацией». Ситуация усугублялась тем, что при присутствии здесь большого количества ирландцев как осужденных, так и свободных, церковь в Новом Южном Уэльсе рассматривалась как благодатное место для подрывных элементов. Как раз об этом и писалось в передовой статье ненавидящей католиков газетенки «Сидни газетт». Газета обвиняла шесть сестер милосердия в пропаганде папизма на женской фабрике в Парраматте. Конечно, это был нонсенс. Сестры просто осуществляли благотворительность по отношению к заключенным. Но в связи с недоброжелательным отношением к нему правительства и англиканской церкви он должен был как-то на это ответить.

Полдинг едва расслышал, как Бернард постучал в дверь. Быстро взглянув на часы, он вспомнил о своем секретаре.

— Заходите, Бернард. Открыто.

Несколько секунд спустя Бернард стоял перед своим начальником. Он слегка хмурился. Полдинг уже научился узнавать и понимать этот взгляд. Его подчиненного раздражало, когда к нему обращались просто Бернард, а не Бернард Блейк, но для Полдинга произносить имя полностью было слишком затруднительно. Просто невозможно.

— Рад видеть вас, Бернард. Надеюсь, патриоты выгрузились без происшествий.

Бернард кивнул. Было очевидно, что он не хотел делиться подробностями, но Полдинг продолжал настаивать. Он знал, что Бернард предпочитал использовать лаконичность в качестве орудия насмешки. Он смеялся над людьми, проявляя равнодушие, бросал им вызов сарказмом. Лаконичность была для него заменителем выражения неприязни. И Полдинг противостоял этому, изображая забывчивость, чувство, которое при скрытой неприязни приходилось терпеть открыто.

— Они, должно быть, уже в Лонгботтоме. — Полдинг стукнул себя по колену. — Но, правду говоря, Бернард, вы предприняли мастерский ход. Гиппс был решительно настроен послать их на остров Норфолк.

Бернард пожал плечами:

— Он испугался «Газетт». Они все ее боятся.

— Но обратиться к одному из губернаторов ее величества, поймав его на его же собственных словах, — это было просто великолепно, Бернард. Просто великолепно!

Глаза Бернарда продолжали сохранять свое насмешливое выражение. Он еле заметно улыбнулся.

— А вы не знали, монсеньор? Я имею в виду о Гиппсе?