Способность любить

Такие крайние преувеличения не характерны для нашей повседневной жизни и для обычных чувств. Вырванные из контекста, они даже указывают на признаки душевной бо­лезни.

И все же мы находим их привлекательными. Разве ста­нет жена возражать, если муж придет домой вечером и ска­жет ей:

Елена! Красота твоя —

Никейский челн дней отдаленных,

Что мчал меж зыбей благовонных

Бродяг, блужданьем утомленных,

В родимые края! ¹

Будет ли она возражать? Конечно, нет. Ну и что с того, что эти изысканные строки — преувеличение? Если муж скажет так только раз за всю жизнь, жена может почувство­вать легкое подозрение. Но если он часто так к ней обра­щается, она, даже понимая, что это преувеличение, будет радоваться такой похвале.

¹Стихотворение Эдгара Аллана По цитируется в переводе Ва­лерия Брюсова. —

Прим. перев.

[248]

Быстрей, быстрей

Наконец, ко всем этим характеристикам романтической любви мы должны добавить еще одну — торопливость. Та­кая любовь всегда невероятно нетерпелива. Это нетерпение исходит из юношеского импульсивного сознания скоротеч­ности времени. Юные влюбленные часто считают, что един­ственный способ сберечь свою любовь — вступить в брак. Они во всех отношениях могут быть совершенно не готовы к браку, но чувствуют, что должны в него вступить, потому что больше никогда не найдут подобной любви и если не удержат ее сейчас, то потеряют навеки.

Эта настойчивость, торопливость, срочность выражает­ся в романтической литературе чаще любых других качеств любви. Эндрю Марвелл ¹протестует:

Если бы перед нами был весь мир и вся вечность,

Твоя застенчивость, о леди, не была бы преступлением...

И добавляет.

Но за собой я всегда слышу

Звуки быстрой колесницы времени.

Далее он предупреждает:

Могила — отличное и уединенное место,

Но думаю, там некого обнимать.

Геррик сводит в четверостишие то, что знаем мы все:

Собирай розы, пока можешь:

Старик Время летит за тобой,

¹Эндрю Марвелл (1621 — 1678) — английский поэт, восхваляв­ший Кромвеля и обличавший английскую аристократию и коро­левскую власть. — Прим. перев.

[249]

И те же цветы, что сегодня улыбаются,

Завтра будут умирать.

И наконец снова обратимся к «Рубайату»:

Поутру просыпается роза моя,

На ветру распускается роза моя.

О, жестокое небо! Едва распустилась —

Как уже осыпается роза моя ¹.

Не откладывай, бери любовь сейчас — жизнь проходит, любовь проходит, все минует, у всего есть конец. Это отча­янное осознание времени, бренности всего прекрасного и самой любви по-прежнему ощущается нами, хотя мы уже так не торопимся, как торопились в молодости. Мы созна­ем, что у нас впереди гораздо больше времени, чем пред­ставлялось в те нетерпеливые годы.

«Сделай сам» как форма искусства

Когда мы описываем романтическую любовь как обла­дающую преувеличением, нетерпением, своенравным не­вежеством, отказом от реальности, уступкой желаниям, стра­даниями и даже смертью, мы описываем тип душевной бо­лезни, если не подлинное безумие. Но это нисколько не унижает романтическую любовь. Романтическая любовь — наиболее распространенная форма искусства, известная человечеству.

Не все умеют рисовать, не каждый сумеет создать скульптуру или написать стихотворение, но все могут любить. Романтическая любовь — это искусство, доступ­ное всем; все способны на такое творческое самовыраже­-

¹Пер. Г. Плисецкого. — Прим. перев.

[250]

ние. Это своего рода набор «Сделай сам», который даже не нужно искать и покупать. Мы создаем любовь из сво­их мечтаний, а если нам понадобятся указания, то лите­ратура полна ими.

Романтическая любовь отвечает буквально всем крите­риям формы искусства. Подобно искусству, она заменяет собой реальность. Она заинтересована не в буквальной ис­тине науки, а в символической правде искусства.

Возьмем, например, один из самых романтических произ­ведений — «Грозовой перевал» ¹. Если посмотреть на сюжет буквально, как на отчет о действительно происходивших со­бытиях, то пришлось бы признать, что он больше всего напо­минает клиническое описание невроза одержимости. И это даже не очень интересная история болезни. В психологичес­кой литературе описаны гораздо более яркие случаи.

Но если воспринимать роман не буквально, если при­знать его заменой фактической реальности, мы увидим в его преувеличениях глубокую истину — истину, справедли­вую для всех влюбленных. Дикая, горькая, мучительная любовь Хитклифа к утраченной Кэтрин превращается в подлинно разрушительную силу, которую испытывали и многие другие люди, не способные контролировать силь­нейшие желания, из которых вырастает любовь.