Средь тяжкого труда и скорби

— Хорошо. Потому что — я не хочу, чтобы ты понял это неправильно, Сейлис, — но если он не вернется, тебе лучше не возвращаться. Не думаю, что кто-то из нас хотел бы объяснять остальным в Гласьер-Харт, как мы его потеряли.

* * *

Жан Фирман неподвижно лежал под белым балдахином, который когда-то был простыней. Холодный ветер раздувал простыню, нашептывая острые, как нож, секреты, и его горький поцелуй глубоко проник в его кости и плоть.

От этой плоти осталось не так уж много, а пять дней назад его живот перестал урчать и погрузился в угрюмое, ноющее молчание. Без еды, которую украли Валис Макхом и его люди, погибло более половины женщин и детей его собственного клана. Они, наконец, вытащили выживших матерей с изможденными лицами и детей с ввалившимися глазами из Фирманс-Коув, проведя их по горной дороге через Хизертон в безопасное место под защиту Матери-Церкви в Тарике. Фирман не удивился бы, если бы они потеряли половину оставшихся в живых, прежде чем добрались до Тарики, и во всем виноват этот ублюдок Макхом. Он и все те поклоняющиеся Шан-вей еретики, предатели, которые предали Мать-Церковь в трудную минуту.

Какое-то время он пытался не думать о пустых коттеджах в деревне, которую его прапрадедушка основал более ста лет назад. О снеге, который задувает под двери и лежит узорами в елочку на полах, где его не растопит огонь в очаге, поднимаясь все выше к дверям и ставням, которые с приходом весны не откроет никакая рука.

О телах, спрятанных под этим белым навесом, потому что земля была слишком замерзшей, чтобы похоронить их, или потому, что никто даже не знал, где они умерли.

О, да. Он пытался не думать об этом, но у него ничего не вышло. И часть его была рада, потому что ярость придала ему сил, когда закончилась еда. Это жгло его сердце, как печь, и он приподнял край своего навеса, чтобы взглянуть вниз с длинного крутого горного склона на тропу под ним.

Он не мог видеть четверых мужчин, которые сопровождали его, как бы он ни старался, но он знал, что они были там… если только холод не забрал их. Это могло слишком легко случиться с людьми, ослабленными голодом, и путешествие сюда было бы изнурительным, даже если бы все они были хорошо накормлены и в добром здравии. Снежный покров в горах в этом году был даже глубже, чем обычно, хотя в воздухе витал запах возможной оттепели. Этот воздух был все еще таким холодным, что скрипел в человеческих легких, но он чувствовал за ним влажный край, как дыхание той оттепели, вздыхающее ему в ухо. Когда она обрушится, снежный покров станет коварным, и горные ручьи превратятся в реки, а реки — в бурные потоки. Путешествия будут почти невозможными в течение нескольких пятидневок, и он задавался вопросом, сможет ли кто-нибудь из них вернуться тем же путем, которым они пришли.

Мы никуда не «вернемся», если не захватим хотя бы немного еды, — жестко напомнил он себе.

В этой мысли было на удивление мало ужаса, хотя он настаивал на том, чтобы его товарищи планировали вернуться — что это не была какая-то самоубийственная миссия. И все же глубоко внутри он всегда знал лучше, что бы он им ни говорил. Точно так же, как они знали, что бы они себе ни говорили. Никому из них не к чему было возвращаться.

Он снова подумал об отце Фейликсе. Шулерит был суровым человеком, — одобрительно подумал он, — хорошим ненавистником. Может, он и родился в низинах, но у него было сердце горца, когда дело доходило до мести. Он знал, что задумал Фирман, когда отправлялся в горы, и только крепко сжал руку жителя гор, пожав его плечо в молчаливом благословении. Один или двое из людей Фирмана пробормотали, что, возможно, еды было бы достаточно — хотя и едва-едва — чтобы пережить зиму, в конце концов, если бы не отец Фейликс и войска равнин, которые он привел в с собой. Возможно, они даже были правы. Но без этих обученных войск ублюдочные реформисты с их винтовками и штыками вполне могли бы полностью изгнать верных сынов Матери-Церкви из Грей-Уолл. Как бы то ни было, несмотря на месяцы ожесточенных боев, окрасивших снег в багровый цвет, линия фронта между Хилдермоссом и Гласьер-Харт сдвинулась всего на тридцать миль к северу.

И даже с украденной едой рацион еретического отребья почти такой же скудный, как у нас, — с горечью утешал он себя. — Мы тоже сократили их до костей. Если есть хоть доля правды в слухах о том, что будет двигаться на юг, когда растает снег, оставшиеся люди Макхома и «архиепископа Жасина» никогда не смогут остановить это.

Эта мысль принесла ему мрачное, горькое удовлетворение, даже если он вряд ли увидит, как это произойдет. А тем временем…

Его мысли прервались, и его единственный глаз сузился, когда он заметил движение.

* * *