Среди красных вождей. Том 1.

Он рьяно начал следить, лично следить за тем, чтобы сотрудники приходили на службу не опаздывая, и все начальники отделов должны были утром, ровно в девять часов, подавать ему листы с подписями сотрудников. И те, кто являлись хоть на пять минут позже, имели объяснение с самим Шейнманом. Он был груб со всеми подчинёнными. Не обращал никакого внимания на то ужасное положение, в котором они находились, на все переживаемые ими трудности на службе, по дороге и дома. Он требовал и никаких резонов не принимал во внимание. Кричал и угрожал.

— Я вам не Соломон, — кричал он на дрожащих «буржуев», упрямо, как бык, уставясь глазами в землю, — миндальничать не стану. Не желаю слушать всяких жалких разговоров о ваших бедствиях… У меня живо попадёте в ВЧК.

И это были не пустые угрозы. Так, одна сотрудница, имевшая на своих руках параличную мать, сама заболела. Жила она, как и все «буржуи», т.е., в холоде, голоде и темноте. По закону, заболевшие служащие должны были, в случае неявки по болезни, немедленно же официально уведомить начальство с препровождением медицинского свидетельства. Разумеется, это требование для того времени было неисполнимо: врачей не было, достать доктора было почти невозможно, уведомить начальство о болезни было не через кого… И вот эта сотрудница, проболев три дня, явилась на службу, ещё не поправившись, слабая и от болезни и от хронического голода… И у Шейнмана хватило жестокости, несмотря на робкое заступничество начальника отдела (должность равносильная прежнему директору департамента), посадить её на две недели под арест…

Но была одна высококомическая черта в политике Шейнмана. Он преследовал евреев. Так, когда одному начальнику отдела (тоже еврею) понадобился какой-то новый служащий, и он представил Шейнману своего кандидата, тот не хотел его утвердить, заподозрив, что он еврей.

— Я не желаю, — сказал он, по обыкновенно, мрачно глядя в землю, — чтобы у меня на службе были евреи…

И это говорил Шейнман, которого звали Илья Ааронович… начальнику отдела, которого звали Натан Исаакович…

И все трепетали перед ним и прозвали его «Угрюм Бурчуев»… И сотрудники, наиболее дельные, торопились уйти со службы Наркомвнешторга, переходя в другие ведомства.

Между тем я сидел без дела. Вопрос о поездке в Германию всё затягивался. Я постоянно справлялся у Крестинского, секретаря ЦК партии и Политбюро. Он мне отвечал, что они все ждут приглашения от германского правительства, напоминали ему, но ответа нет… Скажу кратко, что так этот вопрос и заморозился окончательно. Изнывая без дела, я стал приставать, с ножом к горлу, к Крестинскому, требуя себе работы, часто звоня ему по телефону и всегда получая от него ответ, что он «старается», но ничего пока предложить мне не может. Мне это наконец, надоело, и я однажды явился к нему лично и тут впервые познакомился с этим сановником.

— Я пришёл с требованием работы, — сказал я ему.

— Да, я всё время думаю об этом, — отвечал он, — но дело это не такое простое… Ведь вы же не кто-нибудь, а бывший «зам», не может же Политбюро ткнуть вас куда попало…

— Послушайте, Николай Николаевич, — возразил я, — по-моему, вы играете со мною в какую-то дипломатическую игру… Я знаю, что Политбюро дало назначение таким-то и таким-то товарищам, несмотря на то, что это было, так сказать, деградацией…

— Да, но ведь указанные вами товарищи и были назначены на низшие должности в виде наказания за разные проступки… Вы же ничем не запятнали себя, и при таких условиях назначать вас на новую должность с понижением было бы несправедливо…

— Право, бросьте вы эту дипломатию, Николай Николаевич, — сказал я. — Я уже несколько раз по телефону говорил вам, что не гонюсь за высокими постами. Назначьте меня хоть делопроизводителем, мне всё равно, на всяком месте я буду работать…

— Ну, это вы шутите, Георгий Александрович, — засмеялся он, словно я сказал какую-то остроту. — Ведь вот что выдумали, из «замов» да в делопроизводители… нет, это невозможно… Имейте терпение, может быть, ещё и в Германию вам ехать придётся… Ведь окончательного ответа от германского правительства ещё нет… Я во всяком случае «пораскумекаю», куда бы вас назначить…

— Чего там «пораскумекаю»… Вот уже два месяца я сижу без дела. — Ведь это же не продуктивно. Все кричат, что людей мало, некому работать, а вы меня держите без работы…

Снова уверения. И я ушёл ни с чем. Тут я вспомнил, что Лежава в это время был председателем «Центросоюза», и я зашёл к нему предложить ему свои услуги. Он принял меня, хотя и любезно, но с нескрываемым превосходством, и ответил, что у него нет надлежащей должности для меня.

— Ведь знаете, Георгий Александрович, трудно найти вам приличный пост… Вы ведь бывший «зам»… нужно что-нибудь соответствующее….

Кроме того, он сообщил мне с видом очень таинственным и важным, что он сам в данную минуту на отлёте, так как у него, дескать, идут переговоры с Лениным о новом назначении…

И действительно, вскоре Шейнман был уволен с поста Замнаркомвнешторга и на его место был назначен Лежава, который не уставая дежурил в приёмной Ильича.