Среди красных вождей. Том 1.

И таким образом, он вступил на широкую дорогу бюрократической советской иерархии. И, конечно, он стал до неприличия важен, — речь его теперь была полна значительности, всё чаще и чаще, кстати и некстати, он упоминал как бы небрежно: «…да, так мы решили с Ильичём», или: «вот так именно я и посоветовал сделать Ленину…»

Смещённый с своего поста, Шейнман остался без нового назначения и очутился в положении такого же безработного, как и я… И время тянулось. И, хотя, кроме занятий в Наркомпути, не отнимавших у меня много времени, я, собственно, ничего не делал, я был занят по горло.

Ибо, переехав вновь в «Метрополь», я вновь попал в цепкие лапы моего «друга», товарища Зленченко, и вновь надо мной засияла сакраментальная фраза «на основании партийной дисциплины»… Начались снова председательствования в товарищеском суде, в заседаниях ячейки, в общих собраниях всех живущих в «Метрополе», — всё то, что называется «партийной работой».

Так дело и тянулось до начала июля, когда из Англии спешно приехал Красин для выяснения некоторых вопросов в связи с переговорами о заключении торгового договора с Англией. Ллойд Джордж был настолько заинтересован в этой поездке Красина, с которым у него установились очень хорошие личные отношения, что для ускорения проезда, предоставил в его распоряжение быстроходный английский миноносец, на котором Красин доехал до Ревеля.

Я не буду касаться вопроса об англо-советских переговорах: о них в своё время много писалось в печати. Наши верхи были недовольны деятельностью Красина в Англии, и недовольство это сводилось, главным образом, к тому, что он, находясь в Англии, мало обращал внимания на пропаганду идей мировой революции, что у него не было установлено почти никаких связей в этом направлении.

Апостолы всемирного натравливания класса на класс, играя на этой струнке, старались возбудить против него самого Ленина, не считаясь с тем, что к этому времени в речах Ленина и во всех его выступлениях уже начали пробиваться те идеи, которые и легли в его политику в конце его жизни, первым этапом каковой и явилась система умиротворения, сокращённо называемая «нэпом»

(т.е., «новая экономическая политика»). В сферах стали поговаривать о необходимости отозвания Красина, что он-де не на месте… Ленин боролся с этим течением и настаивал на необходимости оставить Красина на его посту. Но разные «дии минорес» (ldn-knigi, «dii minores» — лат. — буквально младшие боги; люди, занимающие второстепенное общественное положение.) вели свою кампанию весьма энергично. И в конце концов, хотя Красин и остался в делегации, он был смещён с поста председателя её, а на его место был назначен не кто иной, как печальной и позорной известности Каменев.

Не могу не упомянуть, что Красин был глубоко уязвлён этими махинациями и, возвратившись от Ленина, где он узнал о замене его Каменевым, он возмущённо сообщил мне об этом. Сперва он заявил Ленину, что при таких условиях просит освободить его от переговоров.

Но Ленин стал уговаривать его и, если не ошибаюсь, Политбюро, в виду решительного отказа Красина, категорически потребовало, чтобы он подчинился этому нелепому решению — торжествовала «партийная дисциплина», третирующая членов партии, как безвольных и бесправных рабов и нагло издевающаяся над элементарным чувством человеческого достоинства…

Красин должен был подчиниться. И Каменев поехал в Англию. Как известно — скажу здесь же кстати — он оказался настолько на высоте надежд и чаяний своих сторонников, развил в Англии столь энергичную и планомерную политику ставки вовлечения английского пролетариата в мировую революцию, что уже через два месяца, по требованию Ллойд Джорджа, должен был экстренно уехать из пределов Англии.

Несмотря на своё назначение в Англию, Красин остался народным комиссаром внешней торговли. Хотя его пребывание в Ревеле было очень кратковременно, он не мог не заметить того скандального безобразия, каковыми были и деятельность, и личное поведение Гуковского. А потому чуть не первыми его словами, обращёнными ко мне, были предложение и просьба, чтобы я согласился заместить Гуковского в Ревеле. И тут же он рассказал мне кое-что о Гуковском, о чём я уже выше упомянул. Но к этому он прибавил одну пикантную подробность, о которой я не знал: