Среди красных вождей. Том 1.

И вскоре же после его отъезда из Москвы стали ходить, сперва шёпотом передаваемые, слухи о его действиях в качестве нашего представителя в Эстонии. Ко мне поступали какие-то, мягко выражаясь, договоры с поставщиками, в которых были точно и ясно формулированы все пункты, защищающие интересы поставщика и устанавливающие нашу ответственность перед ним в виде неустоек и пр. Наши же интересы вовсе не были защищены или защищены пунктами, столь неопределённо и неясно изложенными, что оставалось масса места для недоразумений, кривотолков… Мы писали Гуковскому возражения, делали указания на характер его договоров, но всё было напрасно: на возражения и указания он не обращал ни малейшего внимания, просто не отвечал на них. И договоры составлялись всё в том же виде. Когда же стали поступать и товары, то оказалось, что всё это представляло собой какой-то случайный сброд неотсортированных товаров в случайной (не заводской) упаковке, состряпанной кое-как… Но, повторяю, он был неуязвим и все, принимаемые против него меры, не давали результатов.

Между тем стало известно с несомненной точностью, что Гуковский проводит время в кутежах, пьянстве, оргиях, и что тем же занимается и его штат. Доходили сведения и о том, что все там «берут»…

Но Гуковский продолжал оставаться неуязвимым: все высшие постоянно получали от него «подарки» в виде разной провизии, духов, мыла, материи и пр. Но скандал его «работы» в Ревеле получил уже широкую известность и о ней писали и кричали газеты всего мира…

Но он оставался неуязвим, на глазах всего мира шли кутежи, оргии, взяточничество…

Окружённый шайкой своих «поставщиков», он продолжал закупать и посылать нам всякую дрянь вместо товара, грабя и пропивая народные деньги…

Но возвращусь несколько назад.

Когда я сидел в тюрьме в Берлине, я из газет узнал, что из советской России в Германию прибыл для участия в каком-то съезде (если не ошибаюсь, «спартаковском») Карл Радек, переодетый немецким солдатом, возвращающимся из русского плена. Он был быстро опознан, арестован и заключён в «Моабит», и против него было возбуждено дело… Он сидел долго в тюрьме, затем долго был интернирован в Берлине и лишь зимою 1919 года (кажется, это было в декабре), возвратился в Россию, увенчанный лаврами и встреченный овациями в Москве, где и получил назначение в Коминтерн (Кажется, то же назначение, которое он получил теперь, после своего торжественного отречения от троцкистской ереси. — Автор.). С ним носились. Он был тогда в большом фаворе. Устраивались собрания, на которых он, смешно коверкая русскую речь, читал доклады, делал сообщения, и на которых публика его бурно чествовала… Я был на первом собрании, устроенном в переполненном зале «Метрополя». Несмотря на свой отвратительный русский язык, Радек говорил очень хорошо, т.е., умно. Но в его речи уже чувствовался некоторый сдвиг с того твердокаменного большевизма, вечным апологетом которого, даже до глупости, он был раньше. При возникшем по поводу его речи обмене мнений выступил и находившийся в зале известный меньшевик Абрамович.

Как известно, меньшевики свирепо преследовались в советской России. Те, которые ещё почему-нибудь оставались, держали себя тише воды, ниже травы, не смея публично выступать с какими бы то ни было программными речами. Я никогда не разделял меньшевицких положений, но лично я относился к ним терпимо, как и ко всяким другим убеждениям. И само собою, я не был сторонником тех репрессий, которые применялись к ним ленинцами. И тем более я удивился и даже несколько болезненно сжался, когда слова попросил Абрамович. Речь его была умна. Он придрался к одному из высказанных Радеком практических положений, которое в концепции с другими и создавало то впечатление сдвига, о котором я выше упомянул.

— Я очень рад и приветствую от всей души, — говорил Абрамович, — то обстоятельство, что судьба толкнула Радека в сферу чисто практических вопросов, подойдя к которым он, как человек умный, не мог не сделать известных выводов. А эти выводы логически и привели его к отказу от некоторых наиболее абсурдных положений, которые он ещё так недавно защищал с пеной у рта…

И далее, в очень умно построенной речи он, указав на то, что отказ от некоторой части ультрабольшевицких взглядов, представляет собою симптом того, что Радек становится на правильный путь в понимании практических задач момента, заговорил о необходимости, отказавшись от политики уничтожения и разрушения всего, перейти к мирному строительству российской жизни…

В числе присутствующих был и Троцкий, ещё так недавно вкупе и влюбе с остальными меньшевиками разделявший взгляды Абрамовича и других. И вот, он пропустил удобный случай не выступать с возражениями своему бывшему товарищу по партии. Он вскочил и с экспрессией потребовал слова и, точно его толкало что-то изнутри, начал возражать.