Среди восковых фигур

– Я хочу уехать отсюда. Без языков никак…

– А семья?

– У меня никого нет. И спонсора тоже нет. Я даю уроки английского, еще стипендия. Через два года получу диплом и уеду…

Они помолчали. Ее руки лежали на столе. Маленькие, тонкие, с ненакрашенными ногтями. Федор представил, как накрывает ладонью ее руку. Пауза затягивалась…

– Вы не очень спешите? – вдруг спросила Лидия, и Федор вздрогнул. Покачал головой. – Пошли в парк, попрощаемся с летом. Сто лет там не была… Одной не хочется. Скоро осень с дождями, учеба, а потом зима…

Казалось, в конце каждой ее фразы стояло многоточие, в глазах – вопрос, а улыбка неуверенная, словно она спрашивала себя зачем. Она брала на себя самое трудное – первый шаг, понимая, что он его не сделает. Она видела, что он колеблется, позвала и молча ждала…

Они бродили в парке, потом вышли к реке, сбросили обувь и пошли босиком по теплому песку. И только когда небо заполыхало малиной, повернули назад. Им было о чем говорить. Лидия много читала, любила и знала историю, она знала, чего хочет: независимость, обеспеченность, интересная работа. Три кита. Возможно, близкий человек…

– Только не любовь, я не хочу терять голову…

– Я думал, девушки мечтают о любви, – заметил удивленный Федор.

Лидия расхохоталась, коротко бросила:

– Нет!

Ее рассуждения были вполне зрелыми, мысль она выражала твердо и уверенно.

– Любовь мешает и сбивает с пути. Достаточно просто симпатии…

«Обожглась?» – пришло ему в голову.

– Философы это прекрасно понимают, они все свободны. Вы вот тоже… Не встретили той единственной? – в словах ее звучала насмешка.

– Не все способны любить, – сказал он не сразу. – Это талант. Согласен, часто достаточно просто симпатии. И голова остается трезвой. Кроме того, не все умеют жить вдвоем. Но ведь это не зависит от нас, правда?

– Это талант, согласна. Наверное, у меня его нет. Мне никогда ничего не обломилось даром. Я много работаю, я знаю, чего хочу, и я это получу. Моя жизнь зависит только от меня. Во мне нет романтики, я слишком… не знаю, как сказать… Реалистична? Я не хочу размениваться, понимаешь?

Она сказала «понимаешь», а не «понимаете», словно случайно оговорилась.

– Понимаю. – Федор притянул ее к себе. – Никто не знает, что будет завтра…

Они целовались в темном уже парке, на террасе, где рано утром его ждал Иван. На парапете висели десятки замков, оставленных влюбленными: разноцветных, больших, маленьких и в виде сердечка. Внизу, у подножия вала, посверкивала речная быстрина, в ней отражались городские огни. Над рекой светился розовым закат, а над их головами были уже ночь и звезды.

…Разбудил Федора звонок мобильного телефона. На экране высветилось время: шесть ноль пять. Он был один. Лидия исчезла. Звонил Иван Денисенко. Федор подумал с досадой, что звонить ни свет ни заря становится дурной привычкой фотографа. Он вспомнил девушку Кротова, которая тоже исчезла. Сравнение было неприятное, какое-то знаковое, и Федор поморщился.

– Спишь? – спросил Иван с тоской. – А я не могу. Почему так хреново, Федя? Скажи как философ! Что не так с нами? Чего нам не хватает? А? Кто мы? Человек или червь?

Федор молчал, вопрос не требовал ответа. Ивану не спалось и хотелось участия, он продолжал развивать тему червя. Федор подумал, что Лидия не ушла, она в ванной. Он отбросил простыню и поднялся с дивана. Стоял посреди комнаты, прислушиваясь к звукам квартиры, до него доносилось из трубки невнятное чириканье Ивана, и было совершенно непонятно, о чем тот говорит. Странная девушка. Необычная. Чувствуется в ней какой-то надлом. Легкости нет, соответственной возрасту. Умная. Жесткая. Жесткая? Нет, пожалуй. Держит себя в руках. Бабушка держала в руках…

Как она сказала: в десять быть в постели, косметика – табу, короткие юбки табу, мальчики табу, кофе табу. Работа – главная добродетель. Работа и независимость, чтобы никакая тварь не смогла пинать… Сложная, видимо, жизнь была у бабушки. Родителей не помнит. Бабушка работала в аптеке, и он нее пахло лекарством. До сих пор ненавидит запах валерьянки. Принимала запреты как должное. Но видимо, было подсознательное желание вырваться. Сбежать. Спрятаться. Бежит до сих пор. Бабушки нет, а она все бежит. И от него, Федора, сбежала. Загнала себя в жесткие рамки: отъезд через два года, новая жизнь, отряхнуть прах и бежать дальше. От чего же она бежит? Мы – отголосок и отпечаток бытия. Продукт среды. Среда, воспитание, семейный уклад – цепь, с которой трудно сорваться. Привычка – страшная сила. Привычка и инерция. Слабые даже не пытаются сорваться, барахтаются в привычном мире, жалуются, ноют, но в душе довольны. Сильные пытаются сорваться. Говорит о себе скупо. Несколько раз повторила, что уедет. Словно убеждала, что действительно уедет. Не его, Федора, убеждала, а себя. Повторяла как мантру: уеду, два года, получу диплом и сразу…