Среди восковых фигур

…Федор еще долго сидел на пляже, подставив лицо солнцу. Оно было нежным и теплым, а в воздухе уже чувствовался запах грибов и жухлых листьев, запах осени. Неторопливо плескали на берег мелкие волны, слышались голоса. Народу было немного, вода уже холодная. Небо было синим, без единого облачка – настоящее осеннее небо. Оно отражалась в реке, и она тоже была синей и даже на вид холодной. Легкая паутинка опустилась ему на лицо, он смахнул ее рукой. Рановато!

Бураков обманул его, он был знаком с Лидией. Он привозил ее в «Золотой берег», снимал бунгало. Федор чувствовал боль и разочарование. Лидия ему нравилась, и трудно было представить ее с Бураковым. А с Кротовым? Возможно, бывали другие. Скромная неглупая начитанная девушка, студентка, живущая тайной некрасивой жизнью. Причем настолько тайной, что подруга Влада ни о чем не догадывалась. Битая жизнью опытная Влада считала Лиду оторванной от жизни, робкой и несовременной, наставляла и воспитывала. А с другой стороны, жить-то надо. И деньги нужны. Времена сейчас трудные. Нет, не то! Деньги нужны, способы заработка разные, все правильно, верно, но… страшно другое! Страшно притворство. Скромная, несовременная, чистая… Умение притворяться – талант! Смотреть в глаза и лгать, опускать глаза в смущении и лгать, ласкать и лгать, говорить о любимых книгах, смотреть любимые фильмы, даже молча слушать… и при этом лгать! Лгать глазами, губами, улыбкой, жестами! Обволакивать ложью… Он вдруг представил себе неторопливо выползающую из травы красивую гибкую змею…

Когда Влада позвонила ему, он потребовал передать трубку Лидии. Из трубки послышался невнятный шум, похоже, девушки спорили. А потом запикали сигналы отбоя. Лидия отказалась взять трубку. Он перезвонил через час, думал, ответит Влада, но услышал голос Лидии. Приказал: «В два на площади, буду ждать!» Вот так, ать-два левой! Буду ждать!

Она показалась ему нерешительной и несмелой, из тех, кто никогда не сделает первого шага и сбежит при первой возможности. Он сразу отключился. Сказал, и точка, как любит говорить капитан. Буду ждать, и точка. Мне неинтересно, что ты скажешь и что придумаешь. Буду ждать. Она пришла. Они отправились по пешеходному мосту за реку. День был такой же теплый и сухой, трава на лугу побуревшая, а заросли ивняка все еще зеленые. Они уходили по тропинке все дальше и дальше. Еще летали бабочки и цветочные мухи, наверное, им казалось, что лето продолжается. Торчали увядшие цветы, один цикорий сиял небесной голубизной среди пожелтевшей травы. Они наткнулись на копенку сена, и он сгреб охапку вниз, сел, потянул ее за руку.

– Колется! – воскликнула Лидия.

Он сбросил с себя ветровку, постелил. Она села…

Они целовались, а вокруг, сколько хватало глаз, был луг в охряно-ржавых красках, одуряюще пахло сено и шуршали в глубине какие-то букашки, светились небесно-голубые цветки цикория. И еще была пустота до самого горизонта. Ни души. Он расстегнул ей блузку…

– Не нужно, – сказал Лидия, отстраняя его руку. Она смутилась и покраснела, отведя глаза. – Нас увидят!

– Здесь никого, кроме него. Посмотри!

Она оглянулась и вскрикнула. В паре метров от них сидел рыжий заяц, смотрел раскосыми глазами, улыбался.

– Кыш! – Федор махнул рукой. Заяц нехотя повернулся и попрыгал прочь, высоко вздергивая зад с круглым хвостиком. Лидия рассмеялась. – Больше никого тут нет…

…Они оторвались друг от дружки только на закате, когда стало холодать. Федор поднялся, протянул ей руку. Отряхнул, убрал сухие стебельки из волос…

…Он сидел за компьютером, работал над статьей. Лидия спала, и он взглядывал на нее время от времени. Она лежала спиной к нему, полураскрытая, он видел ее разметавшиеся по подушке светлые волосы, острое плечо, цепь бусин-позвонков и округлое бедро. Его наполняла восторженная пацанская радость, голова была свежей и ясной, писалось легко. Около трех он поднялся и выключил компьютер. Сбросил халат и лег рядом. Обнял ее и притянул к себе…

А утром ее уже не было. Она опять сбежала, пока он спал. На листке из блокнота он увидел написанные размашисто несколько слов: «В музее, буду ждать!» Буду ждать, и точка! Ать-два, левой! Как вы, так и мы. Он помнит предвкушение радости, охватившее его…

Больше они не увиделись. Перед его глазами крутилась картинка: Лидия на полу, руки раскинуты, на шее набухшая кровью красно-черная полоса, глаза, уставленные в потолок, а вокруг жуткие куклы. И неподвижность мертвого тела, та страшная неподвижность, какой не бывает в теле живом, исключающая всякую возможность притворства. Он помнит чувство оторопи, охватившее его, единственную мысль, колотящую молотком в висках: не может быть! Не! Может! Быть! Нет! Нет! Нет!

…Река плескала, накатывая на песок, небо было синим, и шелестели на ветру листья ив, разомлевшие на солнце. У него стали гореть скулы. Федор сидел, бессмысленно блуждая взглядом по лугу на той стороне, в его ушах звучал негромкий голос Лидии и ее смех. Он чувствовал ее легкие пальцы на своем лице. А что чувствовала она? Лгала?