Средневековье крупным планом

Апостол Павел однажды сказал: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). «Разномыслиями» синодальный перевод передал греческое hairéseis, которое дало и всем известную кальку: «ереси». Но в другом месте он же предупреждает: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден» (Тит. 3:10–11). Таким образом, проблема ереси родилась вместе с христианством. Уже евангелист начинал свой рассказ с того, что «многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях» (Лк. 1:1). Несколько поколений ушло на то, чтобы среди всех этих рассказов о главном выделились священные тексты с непререкаемым авторитетом, и целых триста лет, чтобы они были приняты соборным мнением церковных иерархов, уже во времена союза Церкви с Империей. Парадокс – очередной! – в том, что власть, в том числе церковная, всегда нуждалась в единомыслии и единогласии. Но она же, твердой рукой ведя к согласию, порождала разногласия. Более того, церковное предание сохранило даже смутное воспоминание о том, что Петр и Павел, эти «князья апостолов», представляли два противоположных взгляда на судьбу Благой вести. Каталогизация разногласий началась уже во II веке. Около 400 года бл. Августин, этот первый великий христианский систематизатор всего и вся, насчитал восемьдесят восемь ересей, через двести лет св. Исидор Севильский – семьдесят. Этот испанский энциклопедист, давший определения всем словам христианского лексикона, исходя из связи их формы со смыслом, отчеканил, что греческое «ересь» значит по-латински «выбор», и добавил, что еретик не просто заблуждающийся, но в заблуждении своем коснеющий. Средневековью достались удобные, авторитетные определения и пособия, по которым большинству «заблуждений» можно было навесить ярлык. Вопрос был лишь в том, как к ним относиться. Нам же исключительно важно понимать, что слово «ересь» не невинно, но всегда описательно, оценочно. Оно всегда – точка зрения, за которую мы должны держать ответ, даже если говорим о далеком прошлом.

Слово «еретик», знакомое по Писанию, вошло в оборот лишь в XIII веке, после того, как Иннокентий III и его наследники на римской кафедре сделали ересь настоящей мишенью своей политики

На столетия история ересей оказалась связанной с историей власти. После падения Империи на Западе, особенно когда германские короли окончательно оставили арианство ради римского православия, споры стихли фактически до зрелого Средневековья, рубежа XI–XII веков. Само слово «еретик», знакомое по Писанию, вошло в оборот лишь в XIII веке, после того, как Иннокентий III и его наследники на римской кафедре сделали ересь настоящей мишенью своей политики, проповеди и крестового похода. Возникновение церковной инквизиции в 1230-х годах – часть этого движения. В XI веке отдельные хронисты описывали спорадические случаи бунта против церковной организации, культовых изображений и обрядов ради буквального следования евангельским заповедям. Многим хотелось видеть преступление против веры и в бесчинствах «коммунаров», часто направлявшихся на епископов. Иных хватали и жгли, причем зачастую по инициативе «толпы». Но, кажется, лишь один из современников первых костров, монах Адемар Шабаннский, около 1030 года назвал сожженных приспешниками дьявола и манихеями. Григорианская реформа и последовавшая за ней борьба Империи и папства накалили страсти: обвинение в ереси бросали друг другу в лицо оба лагеря. В многолетнем обмене колкими памфлетами в среде кардиналов и понтификов сформировалась уверенность, что наследник Петра никогда не ошибается, а несогласный автоматически попадал в еретики: например, в симониты, наследники Симона Волхва, пытавшегося купить апостольство. Тот, уличенный Петром, раскаялся (Деян. 8:24), но всякая корысть в делах Церкви могла истолковываться как посягательство и на ее свободу, и на правоверие.