Stabat Mater

– Думали мы про этот штурм, – продолжает Слава. – Тут тактика возможна только одна – чтобы они как можно дольше возились. Тогда больше шансов, что это позорище заснять успеют…

– Ваня, – говорю я. – Как раз твои журналисты пригодятся! Ты, вообще, где их подцепил?

– Шел сюда, а они по ельнику рыскали, искали, как к хоспису подобраться. Ну разговорились, и я… А что, разве не правильно? – Ваня запальчиво вскидывает голову. – Они с независимого канала. Кто-то же должен показать правду…

– А если эти журналисты – троянский конь? – говорит отец Глеб.

– Ага, есть такое подозрение, – кивает Слава. – Поэтому я приказал взять их под наблюдение. Сейчас они слоняются по хоспису, родителей расспрашивают. А как во время штурма себя поведут?.. Ничего, будем следить…

– Тьфу, срань, до чего дошло! – рычит Костамо. – Осада, лазутчики, ряженые штурмовики, спецсредства… Бред собачий!..

– Знаете что… – отец Глеб обводит всех взглядом. – Чтобы эти штурмовики подольше возились, самое правильное будет нам в храм отступить. Всем вместе. Туда прорваться ох как непросто! Две кованые двери – одна из коридора в притвор, другая – в храм из притвора. Обе – на громадных засовах. Их и тараном не возьмешь…

– Да, – кивает Слава. – Честно говоря, мы раньше вас об этом подумали. Даже на крышу забирались, чтобы окна в церковном шатре проверить. Там узко, человеку не пролезть, так что сверху они до нас не доберутся. Но через двери рано или поздно войдут – навесы срежут, и всё… Зато увидят нас в церкви всех вместе – это хорошо. Поймут, что мы не дергаемся, и будет меньше агрессии… Я надеюсь, – хмуро прибавляет он.

– С другой стороны, – едва слышно говорит Ваня, – если они захотят газовую камеру устроить, то лучшего места, чем храм, не придумать…

– Нет! – вырывается у меня. – Нет! Они не посмеют. Кто бы они там ни были, они – люди… И этот Ванин майор вонючий – он нас предупреждает тоже ведь по-человечески…

В кабинете повисает молчание. Все поворачиваются к Якову Романовичу – последнее слово должно быть за ним.

– Да, – негромко гудит Костамо. – Надо перебираться в церковь. Неходячих перенесем на койках. Дина, продумайте, что нам может понадобиться. А вдруг мы там еще сутки просидим…

– Детей нужно как-то подготовить, – говорит Дина, – чтобы не пугать заранее. Маленьким можно сказать, что это такая игра, вроде пряток. А большим… Не знаю… Пообещать, что мы их защитим, что бы ни случилось…

– Да-да, – кивает Костамо. – Пусть родители с ними поговорят. Но прежде надо предупредить самих родителей. Отец Глеб, возьмите это на себя. Опишите честно всю ситуацию. И про подземный ход тоже расскажите. Если кто-то захочет уйти – их право. Остальным растолкуйте, что в церкви все-таки безопаснее… Да и святым, которые в вашем храме, дело найдется – будет кого защищать…

Смотрю на Костамо, пытаюсь уловить иронию в его словах. Но он глядит на священника прямо и сурово, будто готов через него отдать приказ всем святым…

Алеша стоит у кровати Марии… Так, еще раз: Алеша стоит у кровати Марии! Как это может быть? Алеша не встает уже три месяца. Его мышцы, измученные судорогами, не слушаются, суставы скованы контрактурами. Каким образом он пришел сюда, одолев двадцать метров коридора?.. Но он – здесь. Стоит и со страхом смотрит на Марию. На нем – длинная рубашка, босые ноги переминаются на холодном полу, руки вцепились в боковое ограждение кровати.

Быстро подхожу к нему, обнимаю за плечи.

– Ника! Почему мама не двигается?

Хочу взять его на руки, но он так крепко держится за кровать, что придется отрывать его силой.

– Ника! Что с мамой? Она умерла? – Его голос дрожит.

– Нет! Что ты! Мама просто спит, она устала… Пойдем, Алеша, пойдем в твою палату. Пусть мама отдохнет.

– Ника, я хочу здесь! – отчаянно кричит он.

Нет, нельзя его сейчас тащить отсюда! Да и зачем? Он уже увидел Марию. А скоро мы все соберемся в церкви, и там они все равно будут вместе… Что же делать?..

– Ладно, ладно, мой хороший. Ты останешься здесь. Сейчас я привезу твою кровать… Давай-ка сядь пока на табурет…

– Нет! Я хочу так!..

Вижу, что Алеша едва держится на ногах. Подвигаю табурет поближе к нему:

– Вот. Сядешь, когда захочешь. Я сейчас…

Эх, надо бы кого-то позвать. Надо сказать Костамо. Но сейчас главное – уложить Алешу.

Бегу в его палату. Снимаю тормоза с колес кровати, качу кровать к двери. Нужно открыть вторую створку, иначе кровать не пройдет. Тянусь к верхнему шпингалету. Ох, какой же тугой! Добрую минуту борюсь с проклятым шпингалетом, еще чуть-чуть – и пальцы сломаю!.. Наконец поддается. Выкатываю кровать в коридор и, уже подойдя к палате Марии, вдруг вижу: сквозь щели вокруг ее двери пробивается яркий свет. Откуда он? Кто-то раздвинул шторы в палате? Нет, этот свет даже ярче дневного!.. Бросаю Алешину кровать, распахиваю дверь. Вижу, что сияние, заливающее палату, исходит от софита. Его держит, подняв над головой, девица-репортерша. А парень с камерой склонился над Марией и тычет ей объективом чуть ли не в лицо. Алеша все так же стоит, вцепившись в кровать, испуганно смотрит на пылающий софит.