Stabat Mater

Я догадалась, что он хочет оставить меня одну. И потребовалась вся моя храбрость, чтобы не взмолиться: «Нет, не уходи!» А тут еще Дэвид нагнал на меня ужаса, сказав:

– Я буду недалеко, если станет страшно, кричи, я услышу. Но тебе не будет страшно, – добавил он. – Просто стой. И ничему не удивляйся.

Он зашагал прочь, и скоро я перестала слышать плеск воды под его сапогами, а потом и сам он растворился в сумерках…

Темнело стремительно, и звезды появлялись, будто кто-то швырял их на небо горстями – большие и малые бриллианты, и алмазную пыль, и круглые жемчужинки планет. Они были повсюду – надо мной и подо мной. И кроме звезд, были еще цветные туманности, но они появлялись не так, как звезды, – не весело и вприпрыжку, а степенно, с достоинством, словно почетные гости. И совсем уж по-хозяйски разлеглась на небе розовая дымная полоса, и я догадалась, что это – Млечный Путь, который я никогда не видела таким, даже в самые темные и звездные ночи. Он охватил меня полным кольцом, и я не понимала, где он смыкается на линии горизонта. Да и не было никакого горизонта! Была слитая воедино небесная сфера, полная жизни, цвета и света, в центре которой я стояла… Нет – висела, парила, плыла! И сразу закружилась голова, но тоже необычно, не тем кружением, от которого можно упасть, а тем, от которого можно взлететь. И звездная сфера уже не казалась плоской, как обычное ночное небо. Одни звезды были явно ближе, другие – дальше, и это не зависело от их размеров, просто теперь это стало очевидным. И были совсем близкие звезды, до которых я могла дотянуться… Нет, такие звезды появились чуть позже, когда исчезло мое тело вместе со всем, что оно чувствует, – весом, холодом, прикосновением одежды и всеми обычными ощущениями. И вместе с телесной оболочкой исчезло то, чего никогда не замечаешь, – телесный страх… До сих пор не знаю, как описать этот страх и счастье освобождения от него… Боязливое тело всегда ждет нападения, знает, что внешний агрессивный мир в любую секунду может его сжечь, заморозить, задушить, пронзить тонкую кожу чем-нибудь острым, раздробить хрупкие кости чем-нибудь тяжелым, размозжить, сбросив с высоты, утопить, утянув под воду… Ох, да мало ли что!.. И выходит, тело – безвольный раб инстинкта самосохранения, в отличие от разума, который может мнить себя свободным, хотя и он, чуть запахнет жареным, сразу завопит в унисон с телом: «Спасайся кто может!..» И вот всего этого в один миг не стало. Потому что не стало тела, и это означало мою полную неуязвимость… И еще вместе с телом исчезло привычное пространство. Больше не было верха и низа, не было дистанций и расстояний. Тогда-то сфера Вселенной и обрела ту восхитительную глубину – словно бы вся взорвалась и сразу замерла вокруг меня. И это была не только физическая глубина, но и чувственная – я стала понимать звезды, и некоторые из них как будто кичились своей недосягаемостью, а некоторые, наоборот, – тосковали по близости со мной. А другие по-детски доверчиво висели совсем рядом, и только благоговение мешало мне приблизиться к ним вплотную, переместившись по Вселенной легким усилием воли…

А потом я услышала голоса:

– А-а-а-а… а-а-а… а-а-а-а…

Далекий хор – идеально слаженный, но все равно продолжающий и продолжающий свою спевку, – тянул одну ноту, добиваясь какой-то предельной гармонии, в вечном стремлении к недосягаемому и, может быть, вообще не существующему совершенству…

А потом звезды стали гаснуть, туманности растаяли и плавно умолкли голоса. Сфера вокруг меня на глазах становилась прозрачно-синей, потом – зелено-голубой, потом – бледно-розовой…

Я услышала над самым ухом тихий голос Дэвида, старательно выговаривающего русские слова:

– С дньом рошдениа, милайа…

– Как? – спросила я. – Как ты это придумал? Откуда узнал про это место?

И он ответил шепотом, уже по-английски:

– Одна сумасшедшая мне рассказала. И однажды затащила меня сюда. Но ты не ревнуй, honey, это было очень-очень давно…

– Но почему? Почему ты решил подарить мне именно это? – я тоже перешла на шепот.

Он долго не отвечал. А я приходила в себя, только теперь с изумлением сознавая, что ночь пролетела, и вот-вот покажется солнце, и тогда, наверное, получится понять – где же тут все-таки горизонт.

– Я тебе подарил это, потому что здесь – твое место, – сказал Дэйв. И, видя, что я не понимаю, добавил: – Место, в котором ты можешь почувствовать – кто ты на самом деле.

– То есть ты считаешь, что я – центр Вселенной?

Он опять долго молчал, наконец произнес:

– Каждый – центр своей вселенной. Но чаще всего это такие вселенные, куда и заглядывать страшно. Или противно. И ехать на край света для этого не надо – их вселенные видны в замочные скважины… А твоя вселенная – настоящая…

– Но послушай… Почему здесь никого нет, кроме нас? Ведь это – такое место!..

– А им ничего этого не нужно, – брезгливо поморщился Дэвид и хотел добавить еще что-то едкое и презрительное в своей обычной манере, но я повисла у него на шее и прижалась щекой к его губам, чтобы он замолчал…

В ту ночь мне исполнилось тридцать лет.