К началу 1930-х гг. Сталин выражал поистине отцовскую, нежную заботу о своем молодом протеже. Ежова он прозвал Ежевичкой, а Лаврентий Берия, который всегда по мере сил подпевал Сталину, прозвал его Ежиком. В августе 1934 г. здоровье Ежова расстроилось. Сталин его отправил сначала в Берлин, а потом в Австрию (куда лучшие немецкие врачи убегали от Гитлера). Австрийские врачи диагностировали желудочное заболевание, и Сталин приказал послать телеграмму: «Воздержаться без острой необходимости от оперирования Ежова» (9). Сталин сам телеграфировал в советское посольство в Берлин:
«Очень прошу Вас обратить внимание на Ежова: он серьезно болен, недооценивает серьезности своего положения. Оказывайте ему помощь и окружите его заботой. Имейте в виду, что человек он хороший и работник ценнейший. Буду благодарен, если регулярно будете сообщать в ЦК о ходе лечения» (10).
Но симптомы болезни Ежова обострились, и в 1935 г. Сталин написал ему: «Вам надо поскорее уходить в отпуск – в один из курортов СССР или заграницу, как хотите, или как скажут врачи. Как можно скорее в отпуск, если не хотите, чтобы я поднял большой шум». В результате политбюро выделило Ежову с Евгенией отпуск на два месяца и 3 тыс. рублей, чтобы лечиться за границей. Ежова лечил доктор Карл фон Ноорден, лечивший не одного члена политбюро. Никто в окружении Сталина, даже Молотов или Жданов, не говоря уж о законных сыновьях Сталина, не вызывал у Сталина столько личных волнений, как Ежов.
Когда 10 мая 1934 г. умер Менжинский и Ягода унаследовал всю власть над ОГПУ, Сталин счел необходимым подчинить своим собственным людям ОГПУ и НКВД. Каганович и Ежов старательно находили недостатки во всем, что предпринимал Ягода, и – что еще хуже – во всех случаях, когда Ягода решал ничего не предпринимать. Пренебрегая Ягодой, Ежов обсуждал дела НКВД с его подчиненными, Аграновым и Евдокимовым, и с убийственным презрением докладывал политбюро о состоянии дел в НКВД. Уничтожающие доклады Ежова погубили Ягоду, и благодаря своим стараниям Ежов мог ручаться, что через несколько месяцев он будет не просто надзирать над НКВД, но полностью завладеет им и получит задание подвергнуть его такой чистке, какой до тех пор не подвергалось ни одно советское учреждение.
Чистка рядов
Как ни странно, выбор наследника Ягоды не сразу пал на Ежова, и Сталин сначала размышлял о человеке совершенно другого характера – о Несторе Лакобе, у которого руки были почти чисты от крови и которого народ подлинно любил. Как-то летом в начале 30-х годов Сталин, Берия, Лакоба с женами и с детьми играли вместе около вилл и на пляжах Сухума или в пастушьих хижинах на берегу озера Рица. Сталин полностью доверял Лакобе и, не задумываясь, охотился с ним на кабанов. Лакоба был первоклассным стрелком, который любил эпатировать гостей, одним выстрелом сбивая яйцо с головы своего повара. Сталин любил шутить: «Я Коба, а ты – Лакоба». Лакоба присылал Сталину сотни лимонов и обсадил мандаринами сталинскую дачу. Надежда Аллилуева подарила Сарии, жене Лакобы, уже традиционный среди высших эшелонов ОГПУ подарок, золоченый пистолет.
Сталин чаще и дольше разговаривал с Лакобой, чем с любым другим коллегой (12). В конце 1920-х гг. Сталин решил не применять коллективизации к Абхазии и критиковал тех, кто «не учитывает специфических особенностей абхазского уклада, сбиваясь иногда на политику механического перенесения русских образцов социалистического строительства на абхазскую почву», но в то же время деликатно уговаривал Лакобу признавать хоть на словах советскую иерархию: