Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать

Рассматриваемые семьи, при всем их возможном несходстве, имеют много общего. Кто-то пытается ускользнуть от ответственности, кто-то контролирует. Из своего детского опыта каждый из супругов вынес модель, которую воспроизводит в отношениях. С высокой вероятностью в этих семьях вырастут люди, подготовленные к выполнению одной из знакомых им ролей: либо гиперответственного человека, который станет отвечать за себя и за другого, либо человека безответственного и вырывающегося из-под контроля. Часто члены семьи понимают друг друга без слов, потому что не проговаривают болезненную тему. Например, избегают разговоров о психическом заболевании матери, о том, что ее поведение бывает неадекватным. Это невозможно проконтролировать. (Ребенок в такой семье, возможно, учится воспринимать неадекватное поведение как норму, потому что ему ничего не объясняют.) Или все молчат о том, что у отца есть вторая семья. Подобное обстоятельство члены семьи тоже не могут проконтролировать и, как мы помним, в трудной ситуации привычно прибегают к замалчиванию, потому что то же самое делали их родительские семьи. Внимание всех обращается на то, что представляется более контролируемым. Зачастую объектом контроля становится поведение или школьная успеваемость ребенка. И тогда, например, вместо вопроса «Что происходит в наших отношениях?» обсуждается вопрос: «Что нам делать с дочерью, которая в 13 лет пьет, курит и вчера не ночевала дома?» Психологам, работавшим с детьми, обсуждавшим или наблюдавшим жизнь семей, такая ситуация знакома.

Возможно, в семьях, где один (а может быть, и не один) из взрослых осуществляет гиперконтроль, а другой член семьи выходит из-под контроля, совместно пытаются решить проблему обретения контроля над ситуацией, которая иначе приводила бы в отчаяние. И так члены семьи по негласному и неосознаваемому молчаливому сговору воспроизводят другую ситуацию, в которой одни из них создают проблему, а другие пытаются ее решить. Что нуждается в контроле? Оказывается, не «что», а «кто». Так вот же он, этот объект! За ним надо следить. Создавшееся положение дел оказывается трудным, но видится уже не таким безнадежным или пугающим, как то, что скрыто, поэтому участники мизансцены чувствуют себя более или менее удовлетворительно. Подобные отношения являются созависимыми

, то есть партнеры в высшей степени зависят друг от друга, снова и снова повторяя алгоритмы взаимодействия, к которым привыкли и в которых нуждаются. Оба человека в созависимой паре психологически травмированы, и контроль в отношениях, дающий иллюзию безопасности, становится для них большим соблазном.

На самом деле это ловушка. Представьте, семью, где родители тщательно контролировали поведение своего сына с раннего детства и продолжают делать это, когда он уже вырос. Сын не решается сопротивляться открыто, но при этом всегда создает родителям проблемы. Когда в вузе он оказывается под угрозой отчисления, родители договариваются о пересдаче экзаменов, сами привозят сына в институт в нужный день, чтобы он не прогулял. В конце концов его отчисляют, и тогда родители устраивают его на работу. Сын перестает ходить на работу, и его увольняют. Потом появляются проблемы с законом. Сын получает условный срок, и родители начинают следить, чтобы он вовремя отмечался у инспектора… Все вокруг жалеют измученных родителей. Нетрудно заметить, что в этой семье очень устали все трое, и сыну, чья жизнь рушится, тоже несладко. (Окружающие часто считают таких детей избалованными и неблагодарными счастливчиками, не понимая, что гиперопека – это абьюз.) И муж, и жена выросли в семьях с пьющими отцами и очень старались сделать так, чтобы их собственная семья была благополучной. Но созависимость коварна и возникает не только в семьях, отягощенных алкоголизмом или другими аддикциями. Из своих родительских семей родители вынесли тип отношений, в котором кто-то «правильный» контролирует, а кто-то «неправильный» уходит из-под контроля. В приведенном примере последняя роль досталась сыну.

Созависимые отношения имеют тенденцию передаваться от поколения к поколению и могут принимать разные формы. Я уже говорила о том, что жертвы репрессий и их потомки тоже могут находиться в созависимых отношениях, обреченные вновь и вновь воспроизводить привычный алгоритм взаимодействия. Современным людям часто оказывается проще представить, что враг и борьба с ним или насилие и беспомощность – не история семьи, которую остается только принять, а ситуация в ее современной жизни, которую можно попробовать изменить.