Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать

После похорон папы мы с тетей Эммой вместе шли с кладбища. Я спросила, знает ли она, почему бабушку тогда вызывали в НКВД. Зачем? Тетя сразу сказала: «Знаю. Ее три раза вызывали». Бабушка разносила пенсии участникам войны по госпиталям, и в НКВД хотели, чтобы она сообщала, о чем разговаривают там солдаты. А бабушка все пыталась отвертеться и наконец догадалась сказать: «Я напишу мужу на фронт, посоветуюсь: брать мне эту работу или не брать». После этого от нее отстали. Тетя добавила, что прабабушку Катю тоже один раз вызывали в НКВД. Она не знает зачем.

Вот так возникают новые загадки. Но как жаль, что я уже не могу сказать бабушке Нине, какая она замечательная и как я ею восхищаюсь! И сразу мысль: а правда ли, что бабушка Нина такая умница? Хотя почему бы и нет. Ее отец, мой прадед Семенов, никого на допросе не оговорил и свою вину не признал. Наверное, бабушкин отец гордился бы дочерью, не зря она всю жизнь носила его фамилию…

Есть и другие причины, объясняющие всеобщее молчание.

Если народ пострадал от другого народа, – это тяжело. Это больно и страшно. И такую память народы обычно хранят свято – все народы, пострадавшие от других народов. Дети у нас до сих пор играют в войну с немцами.

А если пострадали от собственного народа

? Если свои пострадали от своих же? Тогда это извечное чувство вины своих перед своими. Пора это признать. Причем здесь не только вина, но и так называемая нарциссическая травма. Ведь приходится признавать собственное несовершенство, «не-идеальность» своего же народа. А это не только неприятно, но может быть и страшно: значит, такое может произойти в собственной стране. В это не хочется и невозможно поверить! Пока мы верим, что наша родная страна и народ не способны творить зло и жестокости, мы можем чувствовать себя защищенными, надеясь, что в случае необходимости своя – хорошая – страна защитит нас от другой – плохой. И люди не хотят крушения этой веры.

Среди нас живут и потомки репрессированных, и потомки сотрудников НКВД. Очевидно, что травмированы и те и другие. Если они посмотрят в глаза своим предкам-привидениям, то следующий шаг – посмотреть в глаза друг другу. Ситуация тем более сложна, что часто в роду одного и того же человека есть и сотрудник НКВД, и репрессированный, а часто и сам сотрудник НКВД впоследствии был репрессирован.

В родословной, если поискать, могут обнаружиться разные неожиданные персонажи и события.

Например, мой дед, который прошел войну, что называется, «от звонка до звонка».

Надпись на обратной стороне фотографии

Жене и детям, Витеньке и Эммочке,

в знак моей любви к вам и преданности.

Желаю вам счастья в жизни и труде.

Ваш муж и отец Петя

Восточная Пруссия10.07.1945 года.

Папа, любитель Высоцкого, конечно, знал такую песню:

У тети Зины кофточкаС драконами да змеями —

То у Попова ВовчикаОтец пришел с трофеями.Трофейная Япония,Трофейная Германия…

Папа сказал: «Мой отец тоже пришел с трофеями». Он привез ему немецкий школьный пенал; папа как раз в тот год пошел в первый класс. Откуда был пенал? Наверное, из какого-то дома, оставленного жильцами. Что случилось с хозяином или хозяйкой пенала? Папа рассказал мне, какой это был замечательный пенал, сколько в нем было отделений… Я подумала: он, наверное, в портфеле не помещался! А у них, похоже, и не было портфелей. Я видела фотографию папиного послевоенного первого класса – у школьников не то что портфелей, но и просто добротной одежды не было: 20 нищих детей.