Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать

Как долго все длилось – отдельный вопрос. Суд над Виктором состоялся через восемь месяцев после ареста. Мои троюродные деды Виктор и Андрей восемь месяцев ждали суда? Сколько раз их допросили за это время? Приговор Виктору заменили на 10 лет заключения. А сколько он до этого ждал расстрела? Если же расстреляли, то где он похоронен? Места, где в Ставропольском крае НКВД расстреливал и хоронил осужденных, неизвестны. Один таксист в Пятигорске предположил: скорее всего, расстрелянных хоронили там же, где и немцы во время оккупации, то есть под Машуком, в том месте, где установлен памятник тем, кто был расстрелян немцами. Таксист пояснил: «Там известковая яма; кого похоронили – уже не найти, ничего от людей не остается».

Где-то ждал расстрела Виктор Бернгардт, а в это время по дому бабушки Нины бегал другой, трехлетний Витя, мой папа. Тезка своего двоюродного дяди Виктора, напоминание о нем.

Двух исчезнувших братьев Вильгельма звали Арнольд и Сигизмунд. В базе данных репрессированных я нашла Сигизмунда и заказала архивную справку. Он работал помощником машиниста. В 1938-м его приговорили к 10 годам лагерей за то, что «распространял клевету» о жизни и быте советских граждан и «восхвалял фашистский строй Германии». Сигизмунд работал помощником машиниста и был комсомольцем. Тогда он еще не был женат, жил с матерью. Я уже мысленно сказала: «Здравствуй, Вильгельм! Я нашла твоего брата». Оказалось, нашла – и не нашла. Потому что его след снова затерялся. В архивной справке написано, что через год приговор был отменен и Сигизмунд отпущен на свободу. Возникает вопрос: почему его больше никто не видел? Почему Вильгельм его не нашел и не смог ничего о нем узнать? Может, тогда он вернулся домой, а потом пропал вместе с братом?

Скрывая информацию, наши предки (потомки репрессированных) берегли самих себя и, конечно, своих детей.

Одноклассник моего отца дядя Коля был сложным человеком. Папа как-то сказал: «А с чего бы у него был хороший характер?» И рассказал следующее. Когда они были пионерами, директор школы, как встретит Колю в школьном коридоре, так начинает кричать, что его брат – «контра». Он срывал с Коли красный галстук, бросал его на пол и вроде даже топтал в ярости (в этом я не уверена, поскольку за такое обращение с пионерским галстуком его самого могли посадить). Конечно, среди детей было много родственников репрессированных, просто Коле не повезло больше, чем другим. Коля был советский мальчик и пионер; он подбирал галстук, приносил домой, стирал, гладил, надевал снова. И ходил по школе в этом галстуке, пока снова не встретит директора. Мальчик Коля вырос, окончил институт иностранных языков и много лет мечтал эмигрировать. И эмигрировал, кажется, когда ему было уже за 60. А директор… Разве трудно понять, как это бывает? Ему показали, кто враг родной страны, вот он и ненавидел этого врага. Всей душой ненавидел, как положено.

Моя мама с обидой рассказывала о своем детстве. После того как они переехали в республику Коми и отчим удочерил ее в Печоре, мать запрещала ей говорить, что у нее была другая фамилия и что отец не родной – соседям, в школе и вообще где бы то ни было. Бабушка Нюся была, вероятно, очень напугана. Попытавшись что-нибудь узнать о своем первом муже и получив ответ: «Не пишите», она принялась активно искать себе нового мужа. Сестры и братья отзывались о ней неуважительно. («Говорили, что я подзаборная…») Одна из сестер, кажется, сохранила тогда фотографию ее первого мужа. Может, бабушка все-таки знала, что его больше нет. Мама помнит, как бабушка Нюся, будучи еще довольно молодой, толкала ее кулаком в бок и повторяла: «Всё из-за тебя!» – имея в виду, что из-за дочери ее не берут замуж. Да, дети уязвимы для травли, в том числе, к сожалению, и внутри семьи.

Информация о сталинском времени зачастую игнорировалась как нечто «незначительное». Произошедшее часто преуменьшается – дескать, «не так уж все и плохо». Например, говорят о ком-нибудь: «Ну, его же всего на пять лет посадили». И добавляют: «Он еще два (!) месяца прожил после того, как вышел». Или: «Ну и правильно. Раз посадили, значит, за дело». Иногда пострадавший от репрессий обесценивается. Могут сказать: «Он был плохим мужем». Это можно объяснить следующим образом. Во-первых, возможны искажения. Если людям однажды сообщат, что вы враг своего народа, давние знакомые действительно могут начать относиться к вам по-другому. Они вдруг откроют для себя, кто вы «на самом деле»; уяснят, что вы, оказывается, «ненавидите родину». Во-вторых – конечно, среди репрессированных были разные люди, с разными личностными особенностями, однако такой участи не заслуживал ни один человек, какой бы характер у него ни был. При чем тут вообще характер и личные качества?