Стальной лев. Восток

Златоуст для колчаковцев стал не только своеобразным городом-арсеналом и базой для текущего ремонта техники и вооружений, но и местом, где потрепанные в боях под Уфой части отдыхали и комплектовались пополнением. Кроме того, в городские лазареты отправляли раненых с уфимского направления. Захват города произошел так быстро, что отступившие белогвардейцы не только не успели эвакуировать склады с вооружением, боеприпасами и амуницией, но и оставили всех больных и раненых вместе с персоналом госпиталей.

«Черт же дернул в этот госпиталь заехать». — Меня аж передернуло от воспоминания увиденного в лазарете. Возвращаясь с выступления, я усмотрел невдалеке от дороги обшарпанное длинное строение с обвисшим полотнищем флага Красного Креста над входом. Темнело. Над крыльцом двухэтажного деревянного дома, в котором располагался госпиталь, горел керосиновый фонарь. У перил курили несколько перевязанных солдат.

— Что здесь?

— Солдатский лазарет колчаковцев, товарищ Предреввоенсовета.

В Златоусте в этот момент находилось несколько подобных заведений. Достаточно большое количество раненых или обмороженных в боях под Уфой солдат противника лечилось в городе.

Стало любопытно, и я приказал остановиться. Некоторое время зачарованно смотрел на мигающий над входом фонарь и в сопровождении «свиты» отправился внутрь. Поскользнулся на старом кривом крыльце, но не упал, и, открыв скрипучую дверь, обитую разорвавшимся гранитолем, вошел внутрь.

Лечебница встретила нас деловитой суетой и оживлением. В тускло освещенной приемной меня встретил осунувшийся от недосыпания фельдшер, который и провел «экскурсию». В его сопровождении мы обошли несколько палат, заставленных деревянными плохо сколоченными кроватями. На постелях с рваным бельем и изношенными в конец одеялами сидели, лежали, стонали, мучались и умирали раненые или обмороженные солдаты. Над всем этим довлел густой смрадный больничный дух. Из-за большого количества раненых в боях за Златоуст хирургические операции не прекращались ни на минуту. Тыловой лазарет в один день превратился в филиал полевого госпиталя. Военврачи, фельдшеры и персонал практически падали с ног. В одной из палат, соседней с операционной, стояли в два ряда сдвинутые столы. На них вплотную друг к другу лежали на отдельных клеенках раненые, раздетые до исподнего. Подумалось, что передо мной очередь смерти, стоящая за жизнью. Периодически появлялись санитары и уносили очередного человека в хирургическую. Через какое-то время оттуда выносили на носилках самого раненого и отдельно в тазу части его тела. Со стороны казалось, что здесь работает некий конвейер по разборке людей на части. Но это было понятно. В отличие от общей хирургии, в военно-полевой акцент делается на сохранение жизни после ранения. Главный критерий — минимальное время, в течение которого необходимо спасти как можно больше людей. Вопросы эвакуации, лечения и реабилитации военного хирурга интересуют в следующую очередь.

В операционной горела лампа-«молния». Санитары приносили на стол очередного раненого, которого сразу же обступали медсестры. Одна из них накрывала лицо человека марлей, пропитанной хлороформом. Другие помогали врачу — подавали инструменты, что-то придерживали. Дородный, краснолицый хирург в заляпанном кровью халате возвышался горой над своими помощницами. Он не заметил моего прихода, да и не услышал, что кто-то еще пришел, скорее всего. Рядом с врачом на небольшом столике шипел примус, на котором сестрички постоянно кипятили столь необходимую воду.

После того как срезали грязные бинты, небрежно намотанные на правой ноге раненого, комнату наполнил тяжелый аромат гниения, перебивший даже специфический больничный запах. Обнажили ногу.

— Голень раздроблена. Обморожение. Гангрена, — громко и отрывисто пролаял врач. — Готовьте ампутацию. Потом гипс.

Ассистентки засуетились. Я подошел чуть ближе.

Немного ниже колена ноги практически не было. Назвать конечностью эту кровавую кашу, состоящую из перекрученных в фарш мышц и сухожилий, с торчащими во все стороны осколками костей, язык не поворачивался.

— Камфара, — резко бросил хирург. Одна из сестер подала шприц.

Увиденное ужаснуло меня и заставило отшатнуться от стола. К горлу подкатила тошнота, но каким-то чудом я сдержал этот позыв. Врач же тем временем орудовал инструментами, как опытный слесарь. Что-то резал, потом пилил. Через несколько минут раздался шлепок. Это хирург выбрасывал «лишнее» в стоящий на полу металлический таз.

За время манипуляций под стол натекла лужа крови.

Я практически бегом покинул этот лазарет, кляня себя за непонятное любопытство последними словами. Так все хорошо было — теплый вагон-люкс с сортиром, верные соратники, красивые стенографистки, судьбы не то что людей — народов! Слово сказал — пошли армии, и тут на тебе.

«Проклятый госпиталь! Какого хрена туда поперся?»