Стальной лев. Восток

Чехословацкие части спешным порядком грузились в эшелоны и отправлялись на восток. Последние из них ушли из Кургана в сторону Омска вчера. Таким образом, в городе на сегодняшний день оказался единственный охранный батальон, укомплектованный в основном солдатами старших возрастов. Боеспособность этой части, несущей исключительно караульную службу, вызывала большие сомнения. Численность батальона составляла триста солдат и пятьдесят пять офицеров. Участвовать в боевых действиях солдаты не собирались. Они надеялись, что в случае захвата Кургана большевиками, удастся передать красным в целости и сохранности все охраняемые батальоном объекты и склады. Мужики полагали, что в этом случае их отпустят по домам. Справка о насильственной мобилизации лежала в кармане у каждого, поэтому шансы были хорошие. С такими справками красные не расстреливали. В последние несколько дней в Кургане отсутствовала связь, и новости приходили с некоторым опозданием. В городе еще не знали о том, что Челябинск взят противником, как и о том, что в Омске началось восстание. Иначе, санитарный поезд, в котором ехал Селиванов, никуда бы не пошел.

Денек выдался солнечный, и хотя в вагоне уже надоело, на улицу идти не хотелось — слишком уж там холодно. Андрон курил в тамбуре. Он отогрел руками, очистил от инея небольшой пятачок стекла и теперь развлекался тем, что не давал замерзнуть этому маленькому окошку в мир. Рыжий выдыхал табачный дым на стекло и сквозь проталинку в морозном узоре наблюдал за суетой на станции. Прошел в клубах пара маневровый паровоз. Туда-сюда шатались люди. На перроне находилось много раненых солдат и калек — комиссованные возвращались по домам. В какой-то момент у Селиванова создалось впечатление, что Курган — город инвалидов. Андрон докурил, и в это время поезд тронулся. Пока набирали ход, солдат сквозь холодный глазок смотрел на остающийся позади Курган. Наконец, поезд вырвался из плена развилок и стрелок и, набрав скорость, двинулся к «воротам Сибири».

Селиванов усмехнулся. Он планировал дезертировать.

«Уж и дом недалече, — думал солдат. — На санитаров господа офицеры вообще мало внимания обращают. Глядишь, и высклизну. Только б доехать до Омска. Там-то я как рыба в воде».

Андрон был абсолютно естественен в своем желании, так как воевать за всякую чушь совершенно не хотел. Будучи крестьянином Акмолинской области, в которой не знали крепостного права и помещиков, перенаселения или особых проблем с землей и работой, как в центральных, новороссийских или поволжских губерниях, Селиванов в какой-то степени в своих убеждениях склонялся к эсерам, как и большинство крестьян Урала, Сибири и Дальнего Востока. Рабочие этих регионов в начале революции тоже в основном поддержали социалистов-революционеров, но, разочаровавшись в эсерах после подавления организованного ими восстания и отсутствия поддержки при защите своих заводов от «пришлых большевиков», встали на сторону кадетов и в ноябре 1918 года поддержали Колчака в надежде на то, что при нем наведут порядок. Примером тому служили ижевские и воткинские рабочие, воевавшие в армии Верховного Правителя, несмотря на всю близость их политических воззрений к анархистам Гуляйполя. Основным девизом этих людей стал лозунг — «За Советы без большевиков!». Селиванов несколько раз разговаривал с воткинцами, воевавшими в составе Сибирской армии, и знал о них достаточно много.

В тамбур вышел молодой, лет девятнадцати, однорукий солдат. Его подсадили в Кургане, и Селиванов еще не успел познакомиться с парнишкой, тем более что тот прибыл в другую смену. Новенький достал заранее скрученную «козью ножку» и попросил огоньку. Андрон, заскучавший после того, как пригороды Кургана остались позади, достал спички и, дождавшись пока калека прикурит, поинтересовался:

— Ты сам-то, чьих будешь, служивый?

— Ижевский. Из заводских. Романом Столяровым кличут.

— А я омский. Андроном Григоричем прозывают, Селивановым. Санитаром тут.

— Знаю, дяденька. Сказали уже про вас.

— Где ж тебя так приложило-то, Рома?

— Под Уфой, Андрон Григорьевич.

— Эвон где! — Присвистнул Селиванов. — Далеко ты от дома забрался-то, болезный.

— В Новониколаевск добираюсь. Мои там устроились. Успели сбежать от большевиков, — солдатик горестно вздохнул. — Теперь обузой им стану. — Парень кивнул на пустой правый рукав шинели, заправленный за ремень.

— Это ничего. Главное — живой, да и родичи уже недалече.

В санитарном поезде парень из Ижевска оказался в одиночестве, так как другим солдатам оказалась неинтересна его исключительность. Рассказы парня обычно прерывали, говоря: «Тебя, барчука, не поймешь», и возвращались к своим крестьянским разговорам.

Покурили и разговорились о нелегкой доле, ранениях, боях и походах. Андрон сочувствовал юному калеке, а Столяров, уставший от одиночества, увидел внимательного и соболезнующего слушателя, которому можно излить душу. Селиванов внимательно слушал рассказ про ижевцев, завод и житье-бытье молодого калеки. Его действительно это заинтересовало, хотя в общих чертах история повторяла происходившее в Воткинске.