Стамбульский ребус

Во мне пробудилось странное чувство — словно я ступил в совершенно другой мир. Послышался звук хлопающих крыльев, будто гигантский орел пролетел надо мною. Я посмотрел вверх, но ни орла, ни другого живого существа так и не увидел. Зато заметил Лейлу Баркын: она стояла на втором этаже в зоне, откуда много веков назад императрица наблюдала за церемонией коронации своего супруга. Глядя на меня, она указывала пальцем ровно туда, где я стоял. Я осмотрелся и понял, что стою в круге из красных, желтых, зеленых, оранжевых и серых колец… Центр мира… Я вспомнил, как про это мне рассказывала моя мама. Здесь короновали императоров. Что мне хотела сказать Лейла Баркын? Она отчего-то закрыла лицо. Я продолжал внимательно смотреть на нее. И когда она вновь повернулась ко мне, у меня в жилах застыла кровь: в белом наряде Лейлы Баркын на втором этаже стояла и смотрела прямо на меня Гюзиде — моя жена, которую я потерял в ужасном взрыве пять лет назад.

— Гюзиде, — губы прошептали имя сами собой. — Гюзиде! — крикнул я, и мой голос эхом прошелся под сводами огромного купола.

Рядом с Гюзиде показалась маленькая девочка. Она тоже была одета в белое платье. Да, это моя дочка Айсун.

— Айсун! — выкрикнул я ее имя, даже не надеясь, что смогу добежать до них. — Айсун!

Они обе смотрели на меня. Но их лица были безучастны — ни радости, ни горя, ни тоски или гнева, никакого осуждения… Они смотрели отчужденным и холодным взглядом, как будто перед ними было какое-то совершенно незнакомое им существо. Нет, я не мог просто так сдаться. Должен был добежать туда, поговорить с ними, все разъяснить. Я лихорадочно огляделся по сторонам: искал, как подняться наверх. Проход был в конце императорского коридора. Я устремился туда: бежал по брусчатке вверх мимо стен из красного кирпича. Одолел ровно семь пролетов и наконец добрался до верхнего этажа. Вот они, мои родные: Гюзиде и Айсун. Но вместо радости от встречи со мной они начали двигаться в противоположную от меня сторону. Нет, они не бежали. Казалось, что они парят в воздухе, не касаясь земли: плыли по мраморному полу. Я последовал за ними, не в силах отпустить их.

Впереди показались две двери — две священные двери из мраморного монолита преградили им путь. Я обрадовался, надеясь, что сумею догнать их. Но когда они обе добрались до мраморной стены, дверь справа тихонько приоткрылась, и они, даже не обернувшись, скользнули в проход. Я бросился за ними, но дверь захлопнулась прямо у меня перед носом. Я стучал по ней кулаками, толкал руками и плечом — ничего, дверь даже не сдвинулась. Беспомощно оглядываясь по сторонам, я заметил, как приоткрылась вторая дверь. Не раздумывая, я собирался проскочить в нее, но меня остановила Лейла Баркын.

— Что вы делаете?

— Мне нужно поговорить с ними, — говорил я взволнованно. — Все им рассказать.

Она показала на раскрытую дверь:

— Эта дверь ведет к мучениям, в ад. Вы не можете туда войти.

— Нет, могу, — сказал я, не позволяя ей помешать мне. — Мне нужно с ними поговорить…

Не обращая внимания на страх, нараставший в ее глазах, я прошел в запретную дверь. И сразу же оказался в красном, даже скорее кроваво-красном, окрашенном черными пятнами тумане. Как будто пламя ударило мне в лицо. Я почувствовал, как горят мои брови. Но, ни о чем не заботясь, я продолжал искать жену с дочерью. Однако разглядеть что-то в этой игре теней было невозможно. Почти расставшись с надеждой, я вновь услышал звук хлопающих крыльев и почувствовал порыв ветра. Быстро обернулся и увидел их прямо у мраморных перил. Они были одеты в белоснежно-белые одеяния: чистые, без единого пятнышка. Хотя нет, это была не одежда, а кожа. Я тут же заметил огромные крылья у них за спиной — они слегка шевелились. Да, это тот самый звук, который я слышал. От взмахов крыльев шла приятная прохлада. Но я знал, что и они сами, и эта свежесть скоро исчезнут. Подобно прекрасному сну, все это скоро исчезнет из темных, невидимых складок моих воспоминаний.

— Нет! — закричал я в отчаянии. — Не уходите! Не покидайте меня!

Они обернулись. В глазах у них не было безразличия. Вместо этого в них отражались глубокая печаль и боль, с которой они давно смирились. Еще я заметил твердую решимость. Понятно: приговор давно вынесен, и у них нет другого выхода, кроме как уйти.

Зная, что они должны оставить меня, я все же умолял их не уходить.

— Не надо, — беспомощно шептал я. — Не покидайте меня.

И снова звук хлопающих крыльев раздался в полутьме, и меня снова окатила волна прохлады. Что могли сделать мои слова — слова простого смертного? Мои родные должны были уйти, но я никак не мог их отпустить.