Станция Вечность

– И зачем было врать? – строго спросила она, словно знала ответ, но хотела услышать его от Лавли.

– Один из грабителей умер. Свернул шею, – сухо ответила та.

– Как?

К щекам прилил жар.

– Сама знаешь.

– Они бы быстро узнали, что в нашей семье уже были случаи превышения самообороны, – заметила бабушка. – Но тебя не заподозрили?

– Нет. Решили, что женщина выбросила платье и успела сбежать, воспользовавшись суматохой. Грабители меня тоже не опознали – они заметили только платье… Мне кажется, в полиции сначала заподозрили Мэтти, но потом решили, что она низковата.

– Как ты объяснила руку? – спросила бабушка.

– Сказала, что не помню точно. Якобы в голове все смешалось, грабитель напал на меня, я попыталась отбиться и поранилась, – морщась, отозвалась она. – Он не только меня пытался зарезать, так что тоже не смог опознать.

– И как твоя рука?

Лавли промолчала.

– Лавли?

По щеке скатилась слеза. Она склонила голову.

– Повредила сухожилие. Лишилась мизинца. Врачи сделали, что смогли.

Бабушка закончила заплетать волосы.

– Хорошо. Потом об этом поговорим. Твоя очередь задавать мне вопросы.

– Почему ты приехала? – спросила она, взяв себя в руки.

– Появилось немного свободного времени, и я захотела проведать внучку, – ответила бабушка. – Решила устроить сюрприз. – Она села за стол и обхватила кружку кофе ладонями.

– Вот уж точно, – сказала Лавли. – Я думала, что еще несколько месяцев тебя не увижу.

– Выпустили пораньше за хорошее поведение, – сказала бабушка и подмигнула. Налив кофе в пустую кружку, она пододвинула ее к Лавли.

– Ну, хорошо, что ты меня разбудила. Я совсем забыла, что мне надо к врачу, – сказала Лавли, демонстрируя раненую ладонь и кривясь.

– Обсудим твою карьеру сейчас или позже? – тихо спросила бабушка.

– Позже. – Лавли сморгнула выступившие слезы.

В воскресенье она позвонила дирижеру, но больше не выходила на связь. Она понимала, что может лишиться работы, но все равно ей нужно было пообщаться с врачом, прежде чем что-то делать.

Самое ироничное, что даже с ранением она могла бы поработать как минимум над одной композицией. Недавно они с Мэтти присоединились к квартету, который исполнял разные музыкальные диковинки под эгидой музея, и сейчас разучивали сочинение Бена Франклина, написанное для трех скрипок и виолончели. Композиция была достаточно необычной – все четверо музыкантов могли играть с открытыми струнами. Лавли не нужно было пользоваться левой рукой – разве что поддерживать скрипку. Обычно этим не могли похвастаться даже простейшие произведения, то есть пока что она могла не бросать музыку.

Только это удерживало ее от отчаяния, но она понимала, что не сможет играть одну-единственную композицию вечно.

– Я схожу к врачу с тобой, – сказала бабушка. – Чтобы ты обязательно все у него уточнила.

– Да не надо… – начала она, но замолчала под строгим взглядом. – Бабуль, я ведь уже не ребенок…

– Зато я до сих пор твоя бабушка, представь себе, и я за тебя волнуюсь. К тому же мне все равно нечего делать. И я пока поживу у тебя, кстати. Надеюсь, ты не против, – как бы невзначай добавила она.

Лавли поперхнулась от удивления, но вытерла рот и кивнула. Уж если чему бабушка ее и научила, так это тому, что любимым людям надо помогать. Если бабушка хотела остаться у нее – значит, пусть остается.

– Только мне надо будет убраться, – сказала она. – Займи мою комнату, если хочешь.

– Я не буду тебе мешать. Но немного поддержки пойдет только на пользу, – сказала бабушка. – И если ты захочешь позвать… как их там, Надю и Боба? Пусть приходят, а я посижу в другой комнате с крючком или почитаю. Не буду лезть в молодежную тусу.

Попытка вспомнить современный сленг была такой очевидно неловкой, что Лавли расхохоталась в голос.

– Как скажешь.

Вместо женщины-хирурга, которая провела операцию, на осмотр их пригласил другой врач. Он больше напоминал бармена в спорт-баре: светлокожий, приземистый, с короткими каштановыми волосами и насквозь фальшивой улыбкой, как сказала бы бабушка. Лавли невзлюбила его с первого взгляда, но похмелье в целом не располагало к дружескому общению.

Он встретил их с лихой живостью человека, который не ожидает услышать правдивый ответ на вопрос, как пациент себя чувствует.

– Доктор Уэйтс, – представился он, протягивая правую руку. – Лавли Браун? – Он усмехнулся: – Какое прелестное имя.

Лавли пожала ему руку и вяло улыбнулась. Еще ни один шутник при встрече с ней не удержался от какого-нибудь «оригинального» комментария.

– Ага. А это моя бабушка, миссис Элизабет Браун.

– Мисс Браун, – сказал он, пожимая ей руку.

Мысленно Лавли поморщилась. Бабушка не любила подобную фамильярность.

– Миссис, – твердо поправила та, но врач уже изучал историю болезни Лавли, с прищуром листая страницы.

– Вас оперировала доктор Говард, так? Это хорошо, вам повезло попасть на ее дежурство. Как вы вообще умудрились так пораниться? – спросил он.

– Резала авокадо, – сухо ответила Лавли. Она с трудом вспоминала поездку в больницу и женщину в маске, которая что-то успокаивающе говорила, зашивая ей руку.

– И отрезали палец?

– Да. Нож острый попался.