Стар и млад

— Что такое, Надя, — говорит Родион, — я весь как поломанный приемник, только одну волну и ловлю. Я весь на тебя настроен, поняла? И по ночам тебя вижу. Будто ты скачешь по горам, голову задрала и поешь... А за тобой еще Митька чуть приспевает. И табуретка у него в руках. Приставит к тебе табуретку и лезет целоваться. Вот, понимаешь... Хоть смейся, хоть спиртом себя успокаивай... А на баяне сяду играть, опять на той же самой волне получается.

— У нас был приемник, — говорит Надя, — его папка в озере утопил. Это давно, когда еще мамка сильно болела. Он около нее сидит днем и ночью, а мы приемник включали, там музыка была. Мамка стонать стала, он взил приемник и в лодку унес. Камень к нему привязал, далеко от берега бросил, не достать.

— Надя! — говорит Родион. — Надечка! Эх-хь, прощай моя жизнь холостая, неженатая. — Он кидает свою соломенную шляпу с горы, она долго катится. — Чего же ты все это терпишь? На кой тебе эта вся жизнь? Сколь можно в тайге пенькам молиться? Будешь со мной в Нарогаче — и все! Лесу мне как-нибудь леспромхоз выделит на постройку. Домишко себе заделаем. В лапу срубим. Надежда!..

Родион обнимает Надьку и целует ее, за его широкой спиной и девушку не видно.

Под кедром таится Дмитрий — лесник, наблюдает. За плечом у него карабин. Видать, он давно уже следит за Надеждой и Родионом. Таежный человек, искусно крадется. Лицо его внимательно, но бесстрастно.

...Целуются Родион с Надеждой.

Дмитрий уходит, таясь, все ниже, ниже спускается к озеру.

В распадке сидят у костра Галентэй с директором леспромхоза Зыряновым. Директор — крепкоскулый, остроглазый, сильный человек не старых лет. Директорский карабин приставлен к пихте. На карабине оптический прицел.

Уже вечереет. Накрапывает дождь. Костер разведен под нависшим камнем.

— Ну что, Галентэй, подыматься пора? — говорит директор. — Они ведь, бывает, и засветло являются соль полизать.

— Это когда сильно сухо, Иван Никоныч, им все слыхать, маралам-то, а как дождик зачнет шебаршить, им вроде боязно, пока ночь не упадет, они ни в какую не выйдут на солонец.

Директор снял с тагана котелок, плеснул в кружку чаю, благодушествует...

— Да-а, хорошо бы подвалить сегодня быка,

— Подвалим. А что ж мы, охоты не знаем, что ли? Вы на самом лазу ихнем сядете, во-он под кедрашником...

— А ежели Костромин нам, как в тот раз, помешает?

— Больше не сунется. Я ему дал разгон в Нарогаче, он туда приезжал пацана своего выручать из-под ареста. Однако, должен понять.

— Ну, знаешь, понятия у него свои особенные. Кой черт он за маралов адвокатствует? Ведь в недалеком будущем мы начнем рубить этот берег. Странный человек. Дикий человек. Из кержаков он, что ли?

— С городу он сам-то, мне говорили. Питерский. В двадцать втором году они коммуну делали в Айре. Всех их там подушил Кайгородов. А этот утек. Умом с тех пор тронулся или сроду такой. Через год после коммуны вернулся на это место, без выезду тридцать лет зимогорит.

Директор навострил ухо:

— Слышь, Галентэй, идет кто? Не зверь?.. — Хватнул карабин.

Галентэй тоже взял в руки бердану.

Камень скатился под чьей-то ногой. Вот совсем близко чиркнул шаг...

Дмитрий вылез к костру, здоровается.

Галентэй облегченно кладет винтовку.

— А, Митя, давай, гостем будешь.

— Поохотничать приехали? — говорит Дмитрий. — Родьку-моториста чего на солонец не берете?

Родион сидит под навесом в летней костроминской кухне на заимке. Он перебирает клавиши на баяне, они загораются от близкого костра. Родион поет песню.

Его слушает в потемках Надежда, ее чуть видно.

Слушает Колян, зачарованно смотрит на Родионовы пальцы. Все костроминское семейство стеклось поближе к музыке — пацаны и девчонки, и жена пришла, у нее на руках меньшая дочка.

Играет Родион песню.

Кладет баян, обращается к Коляну:

— Сейчас я тебе пушку заделаю.

Вот он строгает, подпиливает. Прожигает ствол железным штырем.

Готов пистолет. Можно в него заложить камешек и стрелять. Это первая игрушка в жизни Коляна. Завидно его братишкам. Сестры немы от благоговейного любопытства к мужским делам.

Колян крепко держит пистолет. Он щелкает курком. Радуется:

— С него можно рябчика стрелить.

Охотники забираются в гору. Шелестит дождь. Ветром пронесло. Пихты поламывает.

Первым отвалил на сторону Дмитрий. Остался стоять, прислонился к пихте.

Галентэй привел директора в наилучшее для охоты место, шепчет ему:

— Тут скрадывайте. Здесь непременно пойдет...

Директор чуть виден в ночи. Он присел на лесную колодину, курит, прикрыл светлинку ладонями.

Курит Галентэй в своем скрадке.

Стоит, как остался, Дмитрий.

Дождь наддает. И уже не слыхать отдельного гомона речки, скрипенья и треска деревьев, а только один сплошной гул тайги под дождем.

...Не тая шага, выходит к лагерю Галентэй. Он шевелит угольки в сомлевшем костре, кряхтит, снял сапоги, затевает чай.

Возле костра появляется Дмитрий.

Дымятся кружки в руках у Галентэя и у Дмитрия.