Старший брат царя. Книга 2

— Убери руки, князь! Не люблю, когда хватают. Сиди, все расскажу. Аким верный слуга. У плохих людей таких слуг не бывает! Так вот он на жаровне твердил, что ничего не ведает.

А даже я знаю, что он тебя к инокине в Суздаль возил, к великой княгине.

Схватившись за голову, Юрша застонал:

— О боже! Все-то, все знают! И ты его выдал?!

— Нет, князь. Катов не спрашивают, им приказывают.

— Аким жив? Где он?

— Пока жив. Крепкий старик. Вон в углу видишь дверь? Это в подвал, там он.

— Мокруша! Прости, христианского имени твово не знаю. Проведи к нему, останусь жив, озолочу!

— Вот этого не могу, князь. С минуты на минуту государь сюда с игрища пожалует. Да и золота с тебя не получишь.

— Получишь, мое слово крепко.

— Знаю, что крепко, да вот ты мне не веришь, что твой выход отсюда вперед ногами.

— За что? Нет на мне никакой вины.

— Государю другое ведомо от твоего дружка... Ты вот не знаешь, почему тебя сюда доставили, а не в Разбойный приказ? Остерегаются. Бояр там много, всполошатся. Могут за тебя заступиться, к царице побегут. А государыня, дай Бог ей долгих лет жизни, жалостливой стала, как царевича Дмитрия родила. Другой раз татей освобождает иль в монастырь отправляет, чтобы Бога молили за царевича. А государь помалкивает. Зато стражники Разбойного приказа не дремлют, отпущенных ловят да кончают кого тут, в Тонинском, кого в царском селе Беседы. Там пытошная изба почище этой будет.

— Слушай, ты все знаешь. Скажи, чего от меня государь выпытать хочет?

— Немного. Он должен знать, какие бояре с тобой заодно. Назовешь, конец твоему мучению. За них примусь.

— Некого мне называть.

— Назовешь. Не ты, так Аким. Свои муки он выдержал. А велят перед его глазами тебя на куски рвать, все расскажет: и что было, и чего не было.

— Мокруша, ты не веришь моим посулам, так поверь — Бога буду за тебя молить. Выполни мою последнюю просьбу.

— Да недолго тебе молиться осталось! Ладно, выполню, говори.

— Сделай так, чтобы больше не мучился Аким.

— Хорошо, князь, уважу тебя. Не о себе просишь, а о слуге печешься! А теперь помолчим. Идут.

Действительно, дверь отворилась, вошел монах Иммануил:

— Кат, государь приказал вора на малый подвес. Сейчас пожалует.

Мокруша заторопился:

— Ладно, ладно. Ступай, монах, ступай. Тебе тут делать нечего. Ребят крикни. — И скороговоркой Юрше: — Сечь стану, расслабься, не так больно будет. И ори, стыду в этом никакого, а государю удовольствие. До жаровни дойдет, ноги боком держи. — И зашумел на вошедших:

— Чего встали? Валяйте!

Помощники дело знали: свечи зажгли в поставце, ковер от двери к креслу раскатали. Юршу раздели, в одних исподних штанах оставили, к дыбе подвели, ремни на руки и ноги накинули, ворот подкрутили, подвесили. Мокруша спросил, указывая на шрам на плече:— Это что у тебя?

Все было так стремительно, неожиданно, что Юрша не понял вопроса. Пришлось Мокруше дважды повторить.

— Татарская стрела отметила.

— Вона! Болит еще?

— Да хоть и болит. Ты больнее сделаешь.

Мокруша усмехнулся:

— То я по государеву повелению. А это татары. Ребята, ослабьте, чтоб на ногах стоял. Вот, ладно.

Появился подьячий, разложил бумаги на аналое, поставил чернильницу, по перу положил за уши. Иван вошел быстрым шагом, прошел, сел в кресло, распахнул шубу. Позади него стал боярич Федор Басманов, новый царский любимец. Иван сердито уставился на Юршу, тот выдержал его тяжелый взгляд. Каты стояли, опустив головы, они не имели права лицезреть царя. Иван зло, отрывисто вопросил:

— Почему не висит?!

Мокруша, не поднимая головы, ответил:

— Плечевая кость у него татарской стрелой перебита, государь.

На смелые слова палача Иван сверкнул глазами, но напоминание о казанском деле смягчило его:

— Ты больше наломаешь.

— Как прикажешь, государь.

— Пусть уйдут твои хваты... Вот, Юрша, где Бог довел свидеться. Будешь говорить так иль пусть Мокруша язык развяжет?

Продолжая смотреть на Ивана, Юрша спросил:

— О чем рассказывать, государь? Что знать хочешь?

— Для начала поведай, когда возымел дерзость считать себя из великокняжеского рода?

— Впервые услыхал от Харитона Деридуба, когда взял самозванца.

— И в благодарность отпустил Харитошку на волю?

— В этом виновен перед тобой, отпустил. Побоялся, что на дыбе все расскажет и погубит меня. А убить его не хватило силы.

Иван усмехнулся:

— За одно это повесить тебя мало. А как же ты, раб лукавый, осмелился поверить его брехне?

— Тебе, государь, признаюсь как на духу. Поверил потому, что и раньше бередили мне душу отроческие воспоминания. Лик инокини Софии, ее ласки и слезы надо мной.

Иван рассвирепел, вскочил, затряс кулаками над головой:

— Врешь, выблядок! Клевещешь на великую княгиню! Кат, огнем глотку ему заткни!

Мокруша взял раскаленный шкворень и пошел к дыбе. Иван так же быстро остыл, сел в кресло:

- Подожди... Кто такое подтвердить может?

— Никто, государь. Меня с ней оставляли наедине.

— Кто из монахов возил тебя в Суздаль?

— Старец Пантелеймон.

— Старый козел сводничал? Поторопился Господь прибрать его. Аким должен все знать. Мокруша, жив он еще?

— Жив. Послать за ним?

— Потом.