Старший брат царя. Книга 2

— Ладно. Прежде чем ответить, спрошу тебя, князь Рогволодович: почему Ливонский орден бежит от царя Ивана?

— Орден ослабел, рыцари потонули в разврате и забыли заповеди Бога! Крестьян эстов, латышей и литовцев за людей не считают, настроили замков и думают отсидеться за их стенами. А ливонцы готовы помогать русским, только воеводы Ивана не дюже их жалуют, по дурости врагами считают на свою погибель.

— А чего ж вы литвинам раньше не помогли? Ивана ждали?

— Политикен, высокочтимый князь Юрий Васильевич! — старательно выговаривал он слова. — Не все делается, как хочется. Вот летом мы покажем свою силу.

— Увидим. — Юрша усмехнулся. — А помогая нам, тоже соблюдать политикен станете?

— Наш гросс-политикен и есть — помочь тебе стать великим князем московским.

— И что за эту помощь возьмет с нас наш брат Сигизмуид-Август?— Заключим договор о вечной дружбе!

— И заберете Смоленск, Великие Луки, Псков и Новгород? Верно?

— Благодарность зависит от щедрости великого князя! Но ты не страшись, у тебя мы ничего не будем брать. К твоему приходу эти земли будут завоеваны, их отдаст нам Иван. А тебе мы вернем кое-что, хотя б Смоленск, чтобы народ поверил тебе. Все равно Русь великой останется — на восток конца края не видно, до Каменного Пояса и дальше!..

Юрша прервал посланца:

— Все, князь? Мы поняли тебя. Так вот что ты передай нашему брату Сигизмунду-Августу. Мы действительно изгои, живем в лесах, в землянках, но в своей отчизне. Наверное, царь Иван прикажет гоняться за нами. Но пусть наш брат великий князь литовский помнит: если московские воеводы побегут, начнут отдавать искони русские земли, я кликну клич и пойду на вы! Нас будет много, терять нам нечего, а за саблю мы научились крепко держаться! Вот так и скажешь, достопочтенный князь!

Демьян, Неждан и Сургун подняли кубки:

— Слава князю Юрию Васильевичу! Слава!

Рогволодовича с бережением проводил Демьян на литовскую сторону за городом Путивлем.

4

Примерно месяц спустя опять собрались в Кудеяровом дворце, теперь без меда хмельного — Великий пост на дворе. Рассказывал Шатун о своей поездке:

— ...На обратном пути заехал переночевать к знакомцу, а он стоит, сесть не может. «Ты чего?» — спрашиваю. «Староста отпотчевал», — говорит. Накосили они миром для княжича три стога. По первому снегу поехали на луга, а сена и след простыл.

Княжич сказал, чужое, мол, мужики увезли, вернуть надо, а если сена не будет — двадцать плетей. Знакомец мой грешил на нашего тамошнего атамана. Пришлось задержаться, побывать у того. Скворцом его прозывают. А Скворец, оказывается, лето прогулял и, чтоб кони не пали, сено потянул. Облаял я его непотребно. А мужикам чем поможешь?

Юрша поинтересовался:

— Где это в наших краях княжич объявился?

— Верст шестьдесят отсюда, деревня Дубовка. Такое тихое место, к Сапожковской засеке приписана была, а теперь, вишь, княжич из Тулы крутится, какую-то крепостцу строит на реке Рясе.

Возникшее недоумение рассеял Неждан:

- В Поместном приказе говорили, что государь повелел веси на Диком Поле воеводам да дворянам раздавать, чтоб ставили они остроги малые, мужиков учили от татарских разъездов отбиваться, свое добро защищать. Да чтоб и лихих людей не миловали.

— Не знаешь, как тульского княжича звать? — спросил Юрша.

— Знакомец его Слепневым называл... А вот имя запамятовал.

— Не Федор ли?

— Верно, Федор Слепнев. И метят его будто в большие воеводы новой засеки.

— Выходит, братцы, этот княжич-воевода не только знакомец, но и друг мой. Правда, тогда он сотником был, теперь в гору пошел. А мы с ним рядом стояли, когда Тулу от татар обороняли, Казань брали.

В дальнейший разговор Юрша не вникал, он думал о Федоре, вспоминал свои встречи с ним...

А вообще-то следовало бы послушать Неждана: о Москве говорил:

— ... И тут я разведал: наш-то ватажный барин-боярин Данила, тот самый, что грозился с царем покончить, живет с женой у Яузских ворот. Дай, думаю, обрадую, наведаюсь. Палаты ничего, новые. Во дворе псы, дворня, все чин чином... Подождал, когда к вечерне он пошел. Впереди баба дородная, моложавая, потом узнал — жена его, шуба на ней... На нем тоже дорогая, и не одна, кажись. Я ж вроде как болезный старичок с бадиком, споткнулся, чуть не упал, за рукав его шубы уцепился. Данила шарахнулся в сторону, что твой жеребец молодой. Но я крепко уцепился, шепнуть успел: «Неждан, мол, я. Признаешь? От деда Сургуна привет тебе!» Ой, батюшки, что с ним подеялось! Белее снега стал, младенческая забила! Заверещал, будто хвост ему придавили. К нему бабка, холопы, барыня... А Данила все громче лопочет, от меня, как от нечистого, отмахивается. Вижу, делать мне тут нечего. Грешен, врезал бадиком по спине барину и стрекача дал. Вот так-то за наши приветы да за хлеб-соль... — Неждан, заметив, что Таисия опечалилась, обратился к ней:

— Ты, княгинюшка, не горюй. Не в себе он, братец твой двоюродный. Мыслю, нищие его попортили лет пять назад. Вроде как память ему отшибли. А насчет по спине врезать, это я для красного словца. Стоило, может, но не до того было, насилу ноги унес.